— У меня родители были крутые, — сказал он. — Вернее, отец… Он лет десять назад был спортсменом, занимался классическим пятиборьем. Федор Трофимов, — может, слышал?.. Чемпион России, и в сборной постоянно… Потом, когда началась перестройка, они всей своей классической сборной занялись делами, я сам толком не знаю: что-то из кого-то выбивали. Потом, в прошлом году, на них наехали. Им с мамой в машину подложили бомбу. Утром, когда они на работу собрались… У нас во дворе… Жахнуло так, что во всем квартале стекла повылетали… Я думал, и меня замочат, как наследника, — но, наверное, они детей не трогают.

— Ждут, когда подрастешь, — некстати сказал я.

— У меня много лишних метров, такие счета каждый месяц за них приходят, еле-еле бутылок хватает.

Он отыскал среди обувного изобилия кроссовки и протянул мне.

— С отдачей, смотри, не забудь.

— Спаситель, — сказал я, — как бы я без тебя до дома добирался.

— Ты мне понравился, — сказал ребенок, — мне редко кто нравится. Но если кто понравится, я для него все сделаю.

— Ты, наверное, в папашу, — сказал я.

— Я его не любил, — сказал мальчик. — У него было много денег, но кроме этих денег, он больше ничего не видел.

— А что можно видеть, кроме денег? — осторожно спросил я. Так осторожно, словно боялся что-то спугнуть.

Мальчик задумался, он думал очень непосредственно, так что весь мыслительный процесс отражался на его лице.

— Не знаю, — наконец, сказал он. — Он бы тебе никогда не помог, если бы тебя встретил.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Трофимов, Иван Федорович… Мне не нравится, когда меня зовут Ваня, можно просто, — Иван.

— Школу-то не бросил?

— Ты — как все… Бросил школу или нет… Не бросил. Я же тебе говорю, у меня бизнес-план. Чтобы не сожрали в жизни, нужно очень много знать. Вот ты уже давно взрослый, скажи, — почему тебя не сожрали?

Теперь уже задумался я. Интересный вопросец, — сразу на него толком не ответишь.

— Может, и сожрали, — пожал я плечами. — Откуда я знаю… Что, родственнички на квартиру губы раскатывают? Обложили со всех сторон?

— Деньги предлагают, потом — разменяться, ближе к центру. На двухкомнатную. Мебель еще хотят…

— На кой тебе это все сдалось, ходить целыми днями, бутылки собирать. Разменяйся, пусть подавятся.

— Нет… — сказал мальчик. — До последнего не буду. Это моя родина.

5

От летних денег у меня остались хорошие ботинки «гринвуд» и зонтик. И ощущение, что это произошло тогда не со мной. Приснился некстати странный сон, — потому что в реальности так не бывает.

Но зонтик спасал от дождя, ботинки — от слякоти снизу.

Как-нибудь завалюсь в последний раз, — ботинки станет носить кто-то другой, прикрывая голову моим зонтом.

Но все-таки, даже из самого паршивого можно извлечь нечто хорошее. Если как следует в нем покопаться.

В моем случае, «нечто хорошее», — на службе никто не догадывался о моем недуге, и премию мне платили исправно, — все равно шло со знаком «минус»… Поскольку работа стала мне противна. Вернее, ее однообразие. Каждый день одно и тоже: мотор — терморегулятор, мотор — терморегулятор, мотор — терморегулятор…

Если опять в качестве примера взять анекдот, то я бы вспомнил историю о работнице почты, которую корреспондент спрашивает, не скучно ли ей каждый день много лет подряд штемпелевать письма.