|
- Вы этого хотите, мадам? Желаете ли вы этого? Умоляю вас, сжальтесь надо мной и скажите, что хотите этого! Тогда я приеду к вам, даже если ради этого мне придется повергнуть в руины половину мира. Этот образчик слишком уж лихого ухажерства, облеченный в чересчур грубую, прямолинейную словесную форму, заставил королеву отпрянуть в страхе и раздражении, хотя раздражение, возможно, было лишь мимолетным и проистекало, скорее всего, от воспитания. Тем не менее Анна ответила ему тоном, полным ледяного достоинства, каким и должна была говорить испанская принцесса и французская королева: - Вы забываетесь, мсье. Королеве Франции не пристало внимать таким речам. По-моему, вы лишились рассудка. - Да, я лишился рассудка! - выпалил герцог. - Я обезумел от любви - настолько, что забыл о том, что вы - королева, а я посол. Посол - еще и мужчина, а королева - женщина, и это - наше подлинное естество. Это, а не титулы, при помощи которых Судьба пытается заставить нас забыть о нашей истинной сущности. А между тем мое настоящее "я" любит вас, любит столь пылко и неодолимо, что совершенно не представляет себе, как можно не ответить взаимностью на такую любовь! Это внезапное признание немного сбило королеву с толку. Да, герцог был прав: она - женщина. Пусть королева, но при этом - еще и полузабытая жена, которой просто пользовались по мере надобности, не даря и толики тепла. И никто никогда не говорил ей ничего похожего, ни один человек ни разу не признавался ей, что само ее существование может так много значить для него, что само ее женское естество обладает волшебной способностью пробуждать страсть и преданность. И вот теперь герцог - такой блистательно-великолепный, такой самоуверенный, не знающий себе равных человек, - у ее ног и принадлежит ей, фигурально говоря, со всеми потрохами. Это немного растрогало ее - женщину, почти не знавшую, что такое настоящий мужчина. Анне пришлось сделать над собой усилие, чтобы дать ему отпор, но отпор этот был не слишком убедителен. - Тише, мсье, умоляю вас! Вы не должны так говорить со мной. Это... это ранит меня! О, это роковое слово! Анна хотела сказать, что Бэкингем ранит ее царственное достоинство, за которое она теперь цеплялась, как утопающий за соломинку. Но герцог, благодаря своему вопиющему тщеславию, разумеется, неверно истолковал ее слова. - Ранит! - вскричал он, и восторженные нотки в его голосе, должно быть, насторожили королеву. - Потому что вы противитесь. Потому что боретесь со своим истинным естеством. Анна! - Он схватил ее и сильным рывком прижал к себе. |
