|
Узкая, белая ладонь скользнула по его лицу. Снова холодная вода полилась по лбу, по шее… Красивые руки. С тонкой, удивительно нежной кожей. К таким рукам хочется прижаться лицом, уронить в них лоб, тяжелый после трудного дня, и чувствовать, как уходит усталость, как мысли становятся легкими, невесомыми… Потом Иван увидел лицо. Высокие скулы, глаза светлые, голубые, как небо, и очень бледная кожа. Из-под платка выбивается на высокий лоб прядка соломенных волос. «Катька? Так она ж блаженная!» – всплыли в памяти чужие слова. Лопухин смотрел в ее глаза, как смотрят в небо. Высокое, далекое голубое небо, чистое, как в первый день творения. Казалось, что это продолжалось вечность. И уже не ясно было, то ли он смотрит в небо, то ли это небо вглядывается в него этими удивительными глазами… Иван попытался поднять руку, но в груди снова кольнуло. – Лежи… Не шевелись… – Ее голос звучал странно. Каждое слово она будто подбирала в каком-то словаре и старательно проговаривала по транскрипции. В поле зрения появился Маркко. – Как чувствуешь себя? – Ничего, – прошептал Иван. – Что случилось? Маркко пожал плечами. Вид у него был изнуренный, бледный. – Если считать, что чудес не бывает, то случилось то, что бывает один раз на миллион. А если по-другому, то чудо. – Не понял, – Лопухин поднял руку, потрогал грудь, где болело. Девушка осторожно отвела его пальцы. Ее ладошка была на удивление горячей и сухой. От этого прикосновения по телу разливалась звенящая легкость, хотелось прижаться к ее рукам и заснуть. – Тебя деревом завалило, – сказал председатель. – И что? – Не понимаешь? Для лесоруба упавшее дерево – верная смерть. Мало того что весом все кости раздробит, так еще и сучьями проткнет. Страшная смерть. – Но я же жив? – Жив, – Маркко кивнул. – Это и есть один на миллион. Чудо. – А болит… – Иван снова попытался коснуться груди. – Еще бы. И долго болеть будет. Сук точно в сердце шел. Да вот… Повезло. – Как это? – Лопухин похолодел, представив себе, как огромное бревно вбивает ему обломанную ветку в грудь. Председатель поднял на цепочке что-то металлическое, смятое. – Я цепочку сам приладил. Она у тебя в кармане ловко оказалась. К месту. Лопухин сощурился, приглядываясь. – Это ж дед мне подарил. Йусси… – Он самый, – Маркко присел рядом с Иваном на кровать, протянул подарок. – Футлярчик расколотило. А рунный камень внутри цел. Он весь удар на себя и принял. Наши как увидели – не поверили. Сук в щепу. А тебя самого в мох вдавило. Тоже везение. Почва мягкая попалась, болотистая. На том месте сейчас хоть статую отливай, форма такая в земле. У нас это называется – второй раз родился. Лопухин не нашелся что ответить, а Маркко вложил в его руку амулет. – Носи при себе. – Он встал и направился к выходу. – Полежи еще, в себя приди. Кости целы, а все остальное ерунда. Катти последит. Если что надо, спроси у нее. – Катти… – одними губами прошептал Иван и, встретив чуть встревоженный взгляд голубых глаз, улыбнулся. |
