Руки старухи зажимают рот:

— Это не я, не я тебя им отдала!

— Не беспокойтесь, — снова Дамиен, — это видео не для разбирательств и не для полиции, оно для Евы и только.

— Разбираться уже не с кем, все основные действующие лица уже ушли со сцены: и потенциальные истцы, и вероятный ответчик, — опять усмешка.

Дамиен выключает компьютер, возвращается на мою постель и, не глядя, находит мою руку, сжимает её своей тёплой, сплетает наши пальцы так, что, кажется, их уже не расплести. Он смотрит в одну точку на стене, продолжая крепко держать меня.

— Ребята, я выйду на время, вы хотите побыть наедине? — предлагает неожиданно серьёзный Элайя. Оказывается, он всё-таки может им быть.

— Да, пожалуйста, — тихо соглашается Дамиен.

Как только дверь за Элайя закрывается, рука, сжимающая до этого мою, напрягается ещё сильнее. Дамиен, как и прежде, не смотрит на меня, но я вижу его профиль, и на лице его вулканический взрыв: сожмуренные глаза, сведённые брови и губы, эти несчастные губы, которые так усердно сегодня сжимают, что в них не осталось ни цвета, ни полноты. Дыхание, частое и шумное, выдаёт то, как мужчина, приученный сдерживать эмоции, борется сейчас с ними, призвав при этом все свои силы и ухищрения.

Я жду, пока он справится. Жду, пока найдёт в себе силы посмотреть мне в глаза. И вот, наконец, это происходит: он поворачивается. Его взгляд бездна, и ему не нужно слов, чтобы сказать мне то, что хотел бы. Да и нет таких слов, которые могли бы выразить смятение его чувств, все те вихри и волны, что переполняют его любящее сердце.

Нам не нужны слова — мы всегда умели говорить взглядами. И этот диалог двух людей, одураченных жизнью, поломавших один другого, но при этом понявших, осознавших никчёмность жизни друг без друга — самая главная беседа в нашей жизни.

Между точкой в родительском доме, где я рыдаю в подушку и думаю о том, насколько больно будет резать вены, потому что не хочу жить, разбитой Дамиеном дверью, за которой он скрылся на годы купаться в своей боли в одиночку, и этой больничной палатой пролегает гигантская впадина, до краёв наполненная страхами, болями, терзаниями, обидами, отчаянием и безысходностью. А ведь мы могли бы прожить все эти дни в объятиях друг друга. В моей жизни не было бы тошнотворного конъюнктурщика мужа-китайца, изредка занимающегося сексом со мной по ночам, а после пишущего электронные письма своей невесте, ждущей удачного окончания его эмиграционной эпопеи. В жизни Дамиена не случилось бы Мелании, не было бы Дариуса, но были бы пятеро других мальчиков и девочек, по венам которых бежала бы наша с Дамиеном, такая, оказывается, безопасная для детей кровь. Не было бы аварий, наездов и прочих катастроф в нашей жизни: я была бы здоровой, красивой, полноценной, и сейчас мы, наверное, спорили бы с моим ненасытным мужем по поводу шестого ребёнка, на которого я, конечно же, всё равно бы согласилась.

Всё было бы именно так, а не иначе, не так ли?

Я смотрю на красивое лицо человека, который никогда не был моим братом, но всегда — любимым мужчиной:

— Ты около месяца уже знаешь об этом, ведь так?

— Да, — кивает. — С тех пор, как выяснил твою группу крови.

— Я почувствовала.

Мы некоторое время молчим, я прислушиваюсь к ощущениям: Дамиен держит мою руку в своей и большим пальцем скорее машинально, нежели осознанно поглаживает тыльную сторону моей ладони.

— О чём ты думаешь? — внезапно спрашивает.

— О сексе.

— Сейчас? О сексе?

— Судя по последним эпизодам и, особенно, учитывая, где они происходили и при каких обстоятельствах, ты, видимо, действительно очень ограничивал себя прежде.

— Боже, Ева… — Дамиен почти истерично смеётся, наклонив голову и закрыв глаза рукой.