ЭТО случилось спустя три недели после моей операции. Врачи уверяли, что с медицинской точки зрения мои успехи выше ожидаемых, и настаивали на работе с психологом. Но о каком психологе может идти речь, когда мне давно уже нужен психиатр? Хотя Дамиен считает иначе: он убеждён, что моя душевная болезнь больше никогда не вернётся и твердит, что я — самое сексуальное создание на планете. Конечно, я знаю, что всё это бред, но он повторят его так часто, что… я почему-то уже верю.

Они вошли в мой бокс вдвоём: Дамиен и парень, глядя на которого, я сразу узнала себя. Он протянул мне руку, улыбаясь до ушей:

— Элайя!

Я ответила пожатием, машинально поправляя фэнси тюрбан из дорогущего шёлкового шарфа на своей голове. Этих шарфов у меня уже десятки, и всё благодаря неугомонной подруге Лурдес, которая считает, что даже в моих обстоятельствах главное, о чём я должна думать — мой внешний вид. Она же научила меня их повязывать, так что теперь я всегда при макияже и с тюрбаном на голове, как мусульманка.

Пока Дамиен включает свой большой ноутбук, расположившись на моём столе, Элайя разглядывает меня, а я — его. Думаю, моё сердце почувствовало и знало, о чём пойдёт речь, ещё до того, как они запустили запись:

— Включили? — неуверенно интересуется слабый старушечий голос. — Уже можно говорить?

— Да, вы уже можете начинать, — это голос Дамиена.

— Мне смотреть в камеру?

— Ведите себя естественно. Вы можете представить, что камера — ваша лучшая подруга…

Он не успевает договорить, как старуха вдруг оживает:

— Ни одной подруге, мой мальчик, нельзя доверять подобные тайны! А лучше этих подруг и вовсе не заводить! — выпаливает вполне бодренько.

Не могу удержаться и смеюсь. Дамиен, глядя на меня, тоже улыбается, а его голос с экрана ноутбука продолжает инструктировать старушку:

— Представьте вместо камеры человека, которому хотели бы рассказать эту историю со всеми подробностями. И поверьте, именно для него мы сейчас и снимаем её. Он будет на вас смотреть, он будет вас слушать.

Старуха распрямляет плечи:

— Почти всю свою жизнь я проработала медсестрой в Вестминстерском госпитале в отделении акушерства. Около тридцати лет назад мне довелось стать свидетелем ужасного деяния, — она на мгновение умолкает, затем со вздохом продолжает. — В тот день, в субботу утром, к нам привезли роженицу — жену владельца завода, женщину сорока двух лет. Это был её первый ребёнок, и вся наша смена была «буквально на ушах», чтобы всё прошло «без сучка, без задоринки». Но врачи не Боги, и её мальчик родился недоношенным, семимесячным, до двух килограммов весом. Его лёгкие не раскрылись, сердце остановилось — такие обычно не выживают. Отец впал в истерику: как же так? Долгожданная выхоленная, выхоженная беременность, диеты, врачи, процедуры, а ребёнок мёртв? А рядом с ними пара, сами ещё дети, и у них двойня: мальчик и девочка — здоровенькие, доношенные. Девочка родилась первой — три килограмма, а мальчик — два девятьсот. До сих пор их помню… — она умолкает на мгновение, чтобы прикоснуться пальцами к глазам. — И я знаю, о чём они договорились, уверена, что тот заводовладелец врачу деньги предлагал. Большие.

Старушка на видео медленно трёт трясущимися руками увлажнившиеся глаза, а я сижу, как мумия — ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Всю жизнь этот грех камнем в душе ношу, Слава Богу, теперь хоть освобожусь. Поменяли детей, — продолжает высоким от слёз голосом бывшая медсестра, — сказали молодым, что один — мальчик который — умер, но вы, мол, не горюйте, вы и одного-то не вытянете, где уж двоих… — всхлипывает.