— Вы двое что-то сделали. Вы спровоцировали его.

Мы с Евой молчим.

— Твой ребёнок был от него? — на этот раз она обращается к Еве, тыча в меня пальцем.

Ева кивает, и я вижу, что сейчас из её глаз польётся всё, что осталось невыплаканным. Мел вздыхает и снова отворачивается к окну:

— Вот тебе и ответ, Дамиен. Угроза. Ваш ребёнок был угрозой нашему браку, и Кристиан мог принять это на свой счёт.

Мой мозг не в состоянии адекватно обработать услышанное. Информация не вмещается в оперативную память, а на жёсткий диск записывать нельзя.

— И ещё кое-что: после развода я, прежде чем продать дом, решила сделать ремонт. Строители нашли камеры в нашей спальне — три штуки, Дамиен. Три!

Я давлю пальцами на свои глаза: Боже, дай мне сил.

— Ева… — шепчу, — ты получала их?

— Да.

Твою ж мать… Как жить в этом мире дальше? Как?

Однако это ещё не конец! Мелания — моя первая жена, женщина, однажды ставшая частью моей жизни, добивает меня, метнув ядовитое копьё прямо в сердце:

— Но и я должна признаться кое в чём, — Мел с шумом выдыхает. — Где-то в это же самое время, может быть, месяцем или парой раньше, Ева звонила тебе. ТОГДА.

И Мелания произносит это «тогда» с особенной интонацией, вкладывая в него смысл, от осознания которого мне не больно, нет… меня с непреодолимой силой давит, сжимает в «ничто» она — ВИНА.

— И я взяла трубку, — заканчивает.

Господи, как же больно! Больно-больно-больно…

Бог! Дай сил выдержать, не сломаться!

Мой взгляд, само собой, не отрывается от Евы, а она тоже смотрит на меня, и я вижу, как усталое безразличие рассеивается в её глазах, уступая место влаге. Я не знаю, кому из нас хуже в это мгновение — ей, хранящей в памяти трагедию, раздавившую её психику, или мне, осознающему всю масштабность собственной ВИНЫ. Она давит меня, крушит, ломает, уничтожает достоинство, честь, гордость и просто мужчину: она звонила мне! Звонила! Всё-таки звонила!

В тот день, когда я узнал о дочери, с языка рвался банальный вопрос: «Почему не сказала? У меня ведь было право знать!». Но я изо всех сил прикусил его зубами, да так, что до крови пробил: уже нет ни смысла в этом вопросе, ни морального права его задавать. Вопрос — претензия, напоминание о правах. Каких, к чёрту, правах?! Я ведь давал обещание, что всегда приму её звонок, сам отвечу: «Ты услышишь мой голос» — так ведь, кажется, сказал?

Глаза в глаза. Матерь Божья, что я за человек?

— Ты звонила? — мой голос трескается, как тонкий лёд.

— Да.

— Что хотела сказать? — тихонько вымаливаю.

Но Ева милосердна: резко поворачивает голову и взглядом, будто ядром, ударяет мою бывшую жену:

— Хватит рвать ему душу!

Откуда только силы взялись, столько экспрессии, ненависти и злости!

— Остановись! Это всё в прошлом! У тебя НЕТ права! — почти кричит.

— А речь не о правах: ПУСТЬ ОН ЗНАЕТ! — Мел повышает голос в ответ.

Мел смотрит на меня с ещё большей ненавистью, нежели Ева на неё:

— Она звонила, хотела поговорить с тобой, предупредила, что это важно и касается тебя, но я знала, о чем пойдёт речь. Не спрашивай, откуда! Почувствовала! Да! Я знала, что между вами было. Что ты так уставился? Конечно, знала: какая женщина не почувствует, если муж к ней не прикасается, всё ищет повод свалить на ночь, погонять на автобане?! Я догадалась… и припугнула её, что мы уедем. И она поверила.

— Не поверила, — тихонько отзывается Ева.