Да, здоровенный — в полтора раза длиннее мотолыги, шестиногий — коленями назад, но всё равно не дракон. Правые ноги подогнулись, а левые, распрямившись, упёрлись в землю, и комбайн лежал на боку, словно дохлая лошадь. Кабина перекосилась. Средний отсек был разворочен взрывом. Над травой зависла в воздухе огромная раскрытая лапа челюстного захвата, будто исполинский железный цветок — надломленный, поникший, истлевший до скелета. Мёртвая машина обросла плесенью; в щели и впадины ситаллических корпусов ветер уже нанёс пыль, и там росли мелкие жёлтые цветочки.
— Это форвардер, попросту — форвер, — сказал Егор Лексеич.
Бригада, стоя в мотолыге, разглядывала комбайн поверх края короба.
— На лесоповале форвер своей клешнёй поднимает брёвна и складывает к себе на трелёвочную раму. Вон она, вся покорёженная. Как наберёт полный комплект, утаскивает с лесоповала на верхний склад — так называется рабочая площадка. Там автопогрузчики пилят брёвна на чурбаки и грузят в колёсные вагоны. Их увозят на нижний склад, он всегда рядом с магистралью. Приходит буксировщик, цепляет состав, и привет — по магистрали вперёд на комбинат.
— В бочину-то ему миной залепили? — спросил Костик.
— Миной, — подтвердил Типалов. — Хороший был выстрел, правильный. Дебилы с новеньких часто по кабине целят, а тут стрелял мужик опытный. Сразу всадил в моторный отсек. Бить надо по моторному отсеку, поняли?
— А чё не по башне? — спросил Калдей.
— Тебе по башне дать — разве чё-то изменится? — сказал Матушкин.
В мотолыге засмеялись, а Калдей сунул кулаком Матушкину в плечо.
— Кабина — для ручного управления, — пояснил Егор Лексеич. — А все агрегаты с автоматики. Кабина — так, на память осталась. Наших-то к своей технике китайцы не подпускают, а сами не желают под радиацию лезть.
— И кто его подбил? — не унимался Костик. — Партизаны?
— Партизаны минами взрывают, а не стреляют. Стрелять опасно.
— Ссутся рыпаться на такие пиздяболы?
— Ко-остик! — укоризненно протянула Алёна.
— Бригада Майора сработала. Тут натоптанный водопой у чумоходов. Майоровцы и напоролись на двух форверов, этот и вон тот, — Егор Лексеич, повернувшись, указал пальцем на второй разбитый комбайн поодаль. — Троих с бригады чумоходы клешнями перекусили, четвёртого помяли, пока их самих не пожгли. Там на опушке могилы. Увидите сами, когда в лес пойдём.
— А мы в лес пойдём? — испугалась Талка.
— Я ещё харверов должен показать, а они в лесу. Вам надобно знать, как эти зверюги выглядят, а то киксанёте при встрече и других подставите. Саня, — Егор Лексеич окликнул Холодовского, сидящего за рулём, — давай к крестам.
Грубо тарахтя движком, мотолыга по высоким травам поплыла к лесу, будто корабль к берегу. За ней по луговине тянулся развороченный след.
— Егора, я лучше на машинке посижу, — попросила Алёна. — Покараулю.
— Твоё дело, Алён.
Мотолыга остановилась на опушке, а бригада слезла и двинулась в лес.
Могилы прятались за малинником. Кресты уже обветшали — древесина, способная разлагаться в бризол, была рыхлой и непрочной. |