Полиция раскрыла это дело очень быстро, но Николай решил не предавать преступников суду. Он любил Дмитрия как сына, и, возможно, именно жалость к нему руководила им в этот момент. Великий князь Дмитрий имел иммунитет против судебного преследования как член императорской семьи. Но если Пуришкевич и другие незнатные заговорщики будут отданы под суд, а Юсупов и Дмитрий – нет, то как воспримут это в обществе? Как пострадала бы репутация императрицы в результате такого суда? Кроме того, за Дмитрия и Юсупова ходатайствовал великий князь Александр Михайлович, с ним соглашалась вся императорская семья. Петицию в защиту Дмитрия подписала королева Ольга Греческая, бабка великого князя, его отец, великая княгиня Мария Павловна и так далее… Государь написал на полях прошения: «Никому не позволено убивать. Удивлен, что семья обратилась к нам с подобным ходатайством».

В конце концов Юсупова выслали в имение отца в Курской губернии, а Дмитрий Павлович был переведен в полк, расквартированный в Персии. Возможно, эта ссылка спасла ему жизнь. Остальные участники убийства не понесли никакого наказания, но по всей России в те дни ставили свечи перед иконой святого Димитрия Солунского.

Хаос

Дмитрий уехал в Персию. Мария Павловна работала в госпитале во Пскове, Павел Александрович и Ольга Валериановна жили в Царском Селе, и на короткое время они оказались в стороне от эпицентра февральских событий. Ольга Валериановна пишет в мемуарах: «В понедельник, 27-го, полное отсутствие газет заставило нас опасаться худшего. В Царском мы не нуждались ни в чем, но в Петербурге не хватало хлеба. Я повторяю, что все это было устроено революционерами. Дочери из города телефонировали мне, что стрельба все усиливается и полки начинают переходить на сторону мятежников. Около двух часов приезжает из Петрограда письмоводитель нашего нотариуса, очень умный, храбрый, честолюбивый, но беспринципный молодой человек. Я знала его благодаря работе в комитете помощи нашим военнопленным, где я была председателем, а он – моим заместителем… Он приехал, чтобы сообщить нам о важных событиях текущего момента и чтобы покорнейше просить великого князя настаивать на возможно скорейшем возвращении государя из Могилева. „Еще не все потеряно, – сказал он, – если бы государь захотел сесть у Нарвских ворот на белую лошадь и произвести торжественный въезд в город, положение будет спасено. Как можете вы оставаться здесь спокойными?“ В эту минуту вошел кн. Михаил Путятин, управляющий Царскосельским дворцом, и мы с общего согласия решили, что государь, конечно, в курсе дела, что он знает, что ему следует предпринять, и что лучше всего предоставить ему самостоятельность в его действиях. Увы, увы, не были ли мы правы? Снова раздался звонок телефона. Мятежники только что взяли штурмом Арсенал. В этот момент мы почувствовали, что почва действительно качается у нас под ногами…».

Манифест об отречении

Николай находился в ставке в Могилеве. 1 марта в 8 часов утра Павел Александрович должен был встретить на вокзале в Царском Селе императорский поезд. Но поезд так и не пришел! Павел возвращается домой, и вместе с начальником Царскосельского дворцового управления Михаилом Сергеевичем Путятиным они начинают составлять манифест о даровании императором конституции. Им кажется, что только таким путем еще можно удержать царскую власть в России. Они просят у Александры Федоровны, которая с детьми живет в Царском Селе, подписать манифест, но она категорически отказывается. Тогда манифест подписывает Павел, а вслед за ним, уже в Петрограде, свои подписи ставят великие князья Михаил Александрович и Кирилл Владимирович. Манифест отвозят в Думу, но остановить революционные события уже невозможно.