Война России с мятежной Польшей длилась девять месяцев. Обе стороны были плохо подготовлены к военным действиями. После первых успехов польских войск удача отвернулась от них. 25 августа 1831 г. русские войска штурмом взяли Волю – предместье Варшавы. В ночь с 26 на 27 августа польские войска в Варшаве капитулировали. В сентябре и октябре остатки польской армии ушли в Пруссию и Австрию, где быстро сдались. Дольше всего повстанцы удерживали крепости Модлин (до 20 сентября) и Замостье (до 9 октября). После восстания Царство Польское лишилось своей суверенной государственности. Наместником назначили графа И. Ф. Паскевича-Эриванского, который получил новый титул – князь Варшавский.

* * *

Разгром польского восстания вызвал в России неоднозначную реакцию. Александр Сергеевич Пушкин издал вместе с Жуковским брошюру «На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина». Пушкин заметил, что Прага, предместье Варшавы, взята в день бородинской годовщины, и припомнил полякам то, что они когда-то выступили на стороне Наполеона:

Вместе с этим опубликовано стихотворение «Клеветникам России», написанное в связи с реакцией мировой общественности, возмущенной кровавым подавлением польского восстания, и адресованное в первую очередь французским парламентариям Могену и Лафайету, а также ряду публицистов, выступавших за международные санкции против России.

Но эти стихи возмутили многих соотечественников поэта.

Н. А. Мельгунов писал другу 21 декабря 1831 г.: «Мне досадно, что ты хвалишь Пушкина за последние его вирши. Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту… Теперешний Пушкин есть человек, остановившийся на половине своего поприща, и который, вместо того, чтобы прямо смотреть в глаза Аполлону, оглядывается по сторонам и ищет других божеств для принесения им в жертву своего дара. Упал, упал Пушкин, и, признаюсь, мне весьма жаль этого. О честолюбие и златолюбие!».

А близкий друг Пушкина П. А. Вяземский делает такие записи в своем дневнике:

«15 сент. 1831 г… В той атмосфере невидимые силы нашептывают мысли, суждения, вдохновения, чувства. Будь у нас гласность печати, никогда Жуковский не подумал бы, Пушкин не осмелился бы воспеть победу Паскевича. Во-первых, потому что этот род восторгов – анахронизм… Во-вторых, потому что курам на смех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь.

22 сент. Пушкин в стихах своих „Клеветникам России“ кажет им шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и отвечать не будут на вопросы, на которые отвечать было бы очень легко, даже самому Пушкину. За что возрождающейся Европе любить нас?.. Мне также уже надоели эти географические фанфаронады наши „От Перми до Тавриды“ и проч. Что же тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст… „Вы грозны на словах, попробуйте на деле…“ Неужели Пушкин не убедился, что нам с Европою воевать была бы смерть? Зачем же говорить нелепости и еще против совести и более всего без пользы?».

А. И. Тургенев пишет брату: «Вяземский очень гонял Пушкина в Москве за Польшу… Пушкин – варвар в отношении к Польше. Как поэт, думая, что без патриотизма, как он понимает, нельзя быть поэтом, и для поэзии не хочет выходить из своего варварства. Стихи его „Клеветникам России“ доказывают, как он сей вопрос понимает. Я только в одном Вяземском заметил справедливый взгляд и на эту поэзию, и на весь этот нравственно-политический мир (или безнравственно).