— А кто из домашних курит? — нервно спросил Вадим Данилович. Он даже не заметил, что перебил Шумилова, имитировавшего допрос адвоката.

— Господин полковник курит, Николай курил и молодой барин, Алексей, тоже иногда прикладывается.

— Может, это Алексей закурил или его превосходительство полковник Дмитрий Павлович?

— Не-е, — замотала головой Матрена. — Оне-с точно спят до семи утра. И потом, Дмитрий Павлович натощак никогда не курит, только после завтрака.

Шидловский досадливо поджал губы. Какое-то время он прохаживался по кабинету, затем раздраженно буркнул:

— Ну, что ж, Матрена, ступай домой, явишься завтра к полудню!

Дождавшись, когда свидетельница вышла из кабинета, помощник окружного прокурора внимательно посмотрел на Шумилова.

— Вот видите, Вадим Данилович, как все проясняется, стоит чуточку отступить от шаблона, — заметил Алексей Иванович. — Вам не кажется, что обвинительное заключение следует из канцелярии Сабурова отозвать, а дело вернуть на доследование? Хотя, по-моему, доследовать там нечего. Жюжеван надо освобождать, и притом с извинениями…

— Нет, не кажется! — рявкнул Шидловский. Он выглядел разъяренным и плохо владел собой. — Проясняться нечему, и так все ясно!

— Что ж, выскажусь определеннее, — Шумилов тоже повысил голос, показывая, что не позволит кричать на себя. — Я считаю, что виновность Жюжеван очень и очень сомнительна. Посмотрите: с пузырьком — полная неясность. Вечером 17-го апреля там не было яда, поскольку в половине седьмого следующего утра Николай Прознанский курил. Далее: внезапное обвинение со стороны родителей, которые до этого полностью доверяли Жюжеван, объясняется банальным адюльтером полковника с нею же, с Жюжеван. Из записей в дневнике мы видим, что Николай в последние месяцы жизни находился в морально угнетенном состоянии и очень переживал из-за разрыва с Верой Пожалостиной. Горничная и няня, похоже, просто вызубрили свои показания про оторванный подол и про откровения француженки. Смотрите, Матрена их повторила слово в слово, не припомнив ни одной побочной подробности. Она даже время разговора не называет, боясь попасть впросак. Я абсолютно убежден, что никакой связи с покойным у Жюжеван не было вовсе!

Шидловский выслушал горячий монолог помощника, не перебивая, и как будто успокоился. Потом, тяжело глядя Шумилову в глаза, ответил:

— Я тебе даже более того скажу: этой связи просто физически не могло быть, по той простой причине, что мальчишка был болен. У него был фимоз. Это такая, уж извини за медицинские подробности, врожденная патология полового члена, когда из-за узости крайней плоти головка детородного органа не может обнажиться. Эрекция возможна, но она вызывает сильную боль, из-за которой быстро пропадает. Мужчина с фимозом не может провести половой акт. Полковник с женой, разумеется, о фимозе сына знали.

Шумилов несколько секунд переваривал услышанное. Теперь все находило свои объяснения: и непонятный фрагмент из дневника Николая, и разговор с Николаевским, и далеко не гусарское поведение молодого человека в публичном доме.

— Так что вы делаете, Вадим Данилович? И что делают Прознанские?! Вы сознательно топите француженку?! — изумленно-негодующе воскликнул Шумилов.

— Как вы не понимаете??? События имеют необратимое течение!

— То есть как необратимое?! Отпустите Жюжеван, вот и все.

— Ну да, ну да, остаются сущие пустяки… Объяснить происхождение анонимного письма, на весь свет рассказать о вероятном самоубийстве сына, адюльтере самого полковника, из-за которого он лишился психологического контакта с сыном, упомянуть о Пожалостиных, о бестактном поведении девушки из этой благородной семьи… Вы всерьез думаете, что именно так и следует действовать? Для полковника Прознанского предать гласности свои семейные передряги равносильно краху карьеры — кто же доверит охрану высочайших особ человеку, который не может навести порядок в собственной семье? Вся история с сыном, страдающим от депрессии, бьет в первую очередь по самому Дмитрию Павловичу.