— Кто это? — осведомился Конан у кхитайца.

Тот повернулся и несколько мгновений рассматривал чужака. Потом пожевал губами в явной растерянности.

— Кажется, он присоединился к каравану во время последнего перехода… Я его не заметил.

— В том-то и дело! — с досадой воскликнул Конан. — Я тоже.

— Вы, учитель? — поразился кхитаец, но тут же нашел ему оправдание: — Но этого и быть не могло, ведь вы находились далеко от нас, вы погребали доблестно павшего!

— Хочешь сказать, что он просто вышел из пустыни и пошел рядом с караваном, и шагал так, пока вы не добрались до места ночлега?

— Приблизительно так… Хотя повторяю, собственными глазами я этого не видел.

— Странно, не так ли?

— Странно.

Они помолчали, а потом, не сговариваясь, забрали — Конан свой кувшин с молоком, а кхитаец мисочку с недоеденным рисом — и пересели к незнакомцу; Конан справа, а Мэн-Ся слева.

— Мы не помешаем тебе? — спросил Конан с едва различимой угрозой в голосе.

Незнакомец глянул сперва на огромного киммерийца, затем на маленького кхитайца, приветливо улыбнулся куда-то в сторону и ответил:

— Пожалуй, нет. Вы уже пробовали здешнюю похлебку? Советую угоститься. Чрезвычайно питательно и полезно для пищеварения. Облегчает отбрасывание отходов жизнедеятельности…

— Ты врач? — перебил Конан, морщась.

— О нет, хотя иногда мне приходится врачевать страждущих, ибо в нашем несовершенном мире страдание и жизнь часто идут рука об руку, — был ответ.

Услышав о «несовершенном мире», кхитаец оживился.

— Вероятно, ты философ?

— Ни то и ни другое, — отозвался незнакомец. — Меня зовут Арвистли.

И замолчал, очевидно, полагая, что назвав свое имя, объяснил решительно все.

— О, — вежливо произнес Мэн-Ся, — в таком случае мое имя Мэн-Ся. Ученик философов, к вашим услугам.

— Конан, — буркнул киммериец.

— Очевидно, вы путешествуете вместе с моим другом Кэрхуном? — поинтересовался Арвистли. — Это чрезвычайно кстати! Я давно мечтал свести знакомство с кем-нибудь из друзей моего друга Кэрхуна. Видите ли, нет лучшего способа узнать человека, как только познакомиться с его друзьями.

— Что ж, в таком случае, могу сделать вывод о том, что Кэрхун — скользкая личность, — сказал Конан. — Ну, если судить по тому, что ты считаешься его другом.

Арвистли задумался. На его лице появилась странная улыбка — как будто он пытается разгадать какую-то грудную загадку и заранее знает, что ответ окажется забавным.

— Таким образом ты хочешь дать мне понять, что я — скользкая личность? — догадался наконец он.

— Приблизительно так, — заявил Конан.

Арвистли не то чтобы совершенно не нравился ему — скорее, он настораживал. Во-первых, представлялось невозможным определить его возраст. То он выглядел совсем молодым, не старше тридцати, то вдруг тени падали на его лицо так, что становились видны многочисленные мелкие морщинки, и тогда делалось очевидным, что Арвистли уже достиг пятидесятилетнего рубежа. Его волосы были пегими, и опять же оставалось неясным: натуральный ли это цвет или же седина. Худой, гибкий, с вкрадчивыми движениями, он явно не нравился Конану и ставил в тупик кхитайца.

В такой ситуации «друг Кэрхуна» служило не лучшей рекомендацией.

— Я немного практикую магию, — сообщил Арвистли, очевидно, ожидая от собеседников восторженной реакции.