|
В этот час огромная площадь была наиболее многолюдной, однако сейчас толпа бездельников казалась ему не только более плотной, чем обычно, но и гораздо менее радостной, чем он привык ее видеть. Шеренга словенских солдат охраняла подступы к Дворцу Дожей. Уже прошли одна две демонстрации против правительства, и во дворце страшились возгорания того материала, который вместо привычной покорности теперь подавал признаки своего превращения в чрезвычайно легковоспламеняющийся. Офицеры различных полков, расквартированных около города, на которых красовались голубые с золотом кокарды Венеции, составляли заметную часть гуляющих. Они смешивались с праздничными группками мужчин и женщин, привлеченных на открытый воздух ранним мягким теплом погоды и стремлением узнать новости, которых здесь был целый базар. Это была толпа, протрезвевшая из за тревожной неопределенности. Почувствовав усталость и так и не решив своей проблемы, Марк Антуан нашел себе под открытым небом столик у Флориана и присел, чтобы снять шляпу и промокнуть разгоряченный лоб. Он заказал баварское и потягивал его мелкими глотками, когда ощутил чье то присутствие. Он повернул голову и увидел плотную фигуру в поношенной черной одежде. Пара глаз бусинок взирала на него с желтого хищного лица Кристоферо Кристофоли – представителя государственных инквизиторов. Венецианцы, высмеивавшие его между собой с откровенной жестокостью, на улице приветствовали его в выражениях, показывавших, что его страшатся. – Я рад опять видеть вас в добром здравии и вне стен дома. Примите мои поздравления. Мы беспокоились о вас. Можно мне присесть? – он пододвинул стул и плюхнулся на него, не дожидаясь приглашения. – Так мы будем меньше привлекать внимание. Я страдаю от чрезвычайной известности. – В настоящее время, – отозвался Марк Антуан, – вы страдаете также и от неприязни к вам. Я польщен вашим отношением к моему здоровью. Но я не думаю, что ваше присутствие пойдет на пользу моей репутации. Кристофоли вздохнул. – Против меня существует общее предубеждение. Но вы ко мне несправедливы. Зная, сколь мало приветствуется мое общество, я не навязывал бы его, если бы у меня не было дела. Марк Антуан подавил раздражение. – Может быть, ваше дело принесет мне несчастье? – Давайте не будем рассматривать его как несчастье, – пока. – Я смогу об этом судить, когда узнаю, в чем состоит это дело, – и Марк Антуан отпил баварского. Глаза бусинки бесстрастно рассматривали его. – Вы придерживаетесь вашего традиционного питья даже здесь, в Венеции, – заметил агент. – Привычку трудно подавить. Марк Антуан отставил свой бокал. – Вы ошибаетесь, баварское – это не английское питье. – О, это я знаю. Не то, что вы – англичанин, а то, что привело меня к вам с моим делом. Он наклонился через маленький столик и понизил голос в излишней и чисто инстинктивной предосторожности – ведь в непосредственной близости от них никого не было: – Мессер, государственные инквизиторы желают разрешить свои сомнения по поводу вашей национальной принадлежности. Досада Марка Антуана усилилась. Это была глупая, обременительная потеря времени и сил. Она соответствовала всему тому, что он видел от этого венецианского правительства, которое истощилось в своей бесполезности, ничего не сделав, чтобы защититься от тех сил, которые подтачивали фундамент государства. Но он сохранял внешнее спокойствие. – Буду счастлив содействовать им, когда бы они этого ни пожелали. Человек одобрительно улыбнулся. – Именно в настоящую минуту. |
