В Италию вторглась немецкая армия. По Венеции маршировали войска. Они разместились в нескольких палаццо, в том числе и у Росси. Я тревожилась за Анджело, но прошел слух, что Да Росси всей семьей переехали на виллу в Венето.

– Пожалуйста, спаси и сохрани его, пусть с ним ничего не случится, – молилась я за сына каждую ночь.

Вчера я нечаянно услышала разговор двух женщин. Они говорили, что немцы строят в Лидо концлагерь, чтобы согнать туда всех евреев.

– Скатертью дорожка, – сказала одна из них. – Не больно то и хотелось, чтобы они вообще в моем городе жили, иноверцы паршивые.

Я поспешила в Лидо и обнаружила графиню с Ханни в оранжерее. Девочка читала вслух по итальянски. Я сообщила ужасную новость.

– Да, милая, я уже слышала. Так гнусно, что я ничего не могу с этим поделать! Таких людей невозможно образумить. Нам остается только залечь на дно и дождаться, когда твои соотечественники доберутся сюда через всю Италию. Теперь наверняка ждать уже недолго. Немцы выстроили линию обороны севернее Тосканы, но не думаю, что они будут яростно биться за восточный берег. Думаю, тут очень скоро будут союзники, и тогда все наладится.

– Но вы же живете совсем рядом с этим лагерем, который строят немцы! Может, вам лучше пожить некоторое время у меня в Дорсодуро? – спросила я.

– Но мне нравится мой дом. – Она изящной рукой обвела оранжерею. – И у меня есть мой дорогой Умберто и моя милая малютка Ханни.

– Думаете, Ханни ничего не грозит?

Графиня пожала плечами.

– Ее нет ни в одном списке. Ее вообще не существует. Я считаю, что, пока она на вилле, ей ничто не угрожает.

Я молилась, чтобы она оказалась права. На Лидо шли и шли суда с евреями. Немцы забрали для своих нужд почти все вапоретто, и добраться до острова стало почти невозможно. Но через несколько дней я поняла, что все таки должна проведать друзей и проверить, все ли с ними нормально. Когда в Дзаттере причалила рыбацкая лодка, я набралась смелости и поинтересовалась у ее хозяина, пойдет ли он на какой нибудь остров, когда распродаст свой улов (почти все рыбаки живут на барьерных островах). Я не раз рисовала и их, и лодки, на которых они выходят на ловлю. Рыбак сказал, что пойдет, и я спросила, не забросит ли он меня на Лидо.

– Хочешь искупаться, хотя там от немцев не продохнуть?

– Нет, у меня там близкая подруга, она уже старенькая, я хочу посмотреть, как она.

– Ва бене , – сказал рыбак. – Прыгай в лодку.

И вот час спустя мы шли через лагуну. Возле нас притормозил немецкий патрульный катер.

– Эй ты! Куда плывешь? – раздалось с сильным немецким акцентом.

– Домой. Я рыбак. Улов продавал.

– Разрешение есть?

– Конечно. За кого вы меня принимаете?

– А женщина, она кто?

Я почувствовала, как сердце пропустило удар – ведь у меня по прежнему не было удостоверения личности.

– Жена, кто же еще? Она у покупателей деньги принимает. Смотрит, чтобы ничего у меня в кармане не осело и на вино не ушло.

– Ладно, проезжайте, – и немец махнул нам рукой.

Я глубоко вздохнула от облегчения.

– Спасибо тебе. Быстро ты сообразил!

– Не хочу, чтобы немцы схватили симпатичную венецианскую девчонку, – сказал он.

Я почувствовала прилив гордости. Мое произношение теперь безупречно. Я отлично схожу за венецианку.

Меня высадили на небольшой заштатной пристани.

– Не возле их гнусного лагеря, – сказал рыбак. – Ты там смотри, береги себя.

Я поспешила к вилле и, добравшись, застучала в дверь, но никто мне не открыл.