– У вас отличная лодка, – проговорила я и тут же сообразила, что прозвучало это несколько по дурацки. Раз уж я больше не школьница, мне, пожалуй, придется научиться поддерживать беседу.

Молодой человек, обернувшись, одарил меня улыбкой.

– Вообще то она папина, но он иногда дает мне попользоваться. И согласен, она отличная.

– А где вы так хорошо выучили английский? – поинтересовалась я.

Теперь, когда канал сужался, зажатый стенами высоких домов, мой спаситель смотрел строго вперед.

– Отец хотел, чтобы я вырос разносторонним человеком, поэтому первым моим учителем был француз, а потом меня послали в английскую школу пансион. Французский язык для дипломатии, английский – для коммерции. Видите ли, наша семья владеет судоходной компанией.

– А в какой школе вы учились?

– В Амплфорте. Знаете ее? Это на вашем севере, холодном и угрюмом, а распоряжаются там католические священники. Я все там ненавидел. Жуткую морозную погоду. Холодный душ. Пробежки по лесам и полям перед завтраком, кошмарная кормежка. Нам вечно давали кашу и печеную фасоль.

– Люблю сэндвичи с печеной фасолью, – призналась я.

– Меня это не удивляет. В Англии не умеют готовить, – сказал мой спаситель. – Вот погодите, пока вы не уехали из Венеции, я отведу вас куда нибудь, где можно нормально поесть, и вы почувствуете разницу.

– Сильно сомневаюсь, что тетя Гортензия отпустит меня в ресторан или кафе с молодым человеком, – сообщила я. – Она ужасно старомодная.

– Даже если я буду ей представлен? – спросил он. – У нас древняя родословная, тянется еще со Средних веков. В нашем роду было несколько дожей и даже римский папа. Она это учтет?

– Учтет, но не в вашу пользу, – с улыбкой отозвалась я. – Тетя Гортензия ревностно привержена англиканской церкви, для нее папа – враг.

– Значит, папу я упоминать не буду. – Он с озорной улыбкой обернулся ко мне. – Однако мы тут с вами беседуем, а я даже имени вашего не знаю. Тетушка Гортензия не одобрила бы такого.

– Меня зовут Джулиет, – сказала я. – Джулиет Александра Браунинг.

Я не стала добавлять, что так ко мне обращается только тетя, настоявшая на том, чтобы мне дали при крещении имя шекспировской героини Джульетты, а все остальные без лишнего пафоса называют Летти. Глаза моего собеседника широко раскрылись.

– Значит, Джульетта. Это потрясающе. Потому что меня зовут Ромео.

– Правда? – с изумлением выдавила я.

Он посмотрел на меня и расхохотался.

– Нет, неправда. Я просто решил вас подразнить. На самом деле меня зовут Леонардо, Леонардо Да Росси. Но вы можете звать меня Лео.

Из прохладного полумрака бокового канальчика мы выбрались на сияющую гладь Гранд канала.

– Смотрите, – Лео показал на здание слева от нас, – вот мой дом. Проще всего было бы разобраться с вашей мокрой одеждой там.

Я поглядела на вычурное и величественное палаццо с мавританскими арочными окнами и подумала: «Вовсе нет», однако промолчала. У меня возникли подозрения, что Лео – не тот, за кого себя выдает, но он был очень хорош собой и так замечательно улыбался… К тому же он вез меня в пансион. Правда, уверенности, что он не станет втихаря топить котят, у меня не было.

Мы двигались вверх по каналу, маневрируя между медленными гондолами и большими баржами, пока не добрались до начала бокового канальчика, который вел к моему пансиону.

– Пока мы не распрощались, вы должны показать мне свои наброски, – сказал Лео. – Можно взглянуть? Боюсь, альбом намокнет, если вы его возьмете.

– Да я почти ничего еще не успела, – запротестовала я, когда он полез ко мне в сумку.