|
Позже постаревший Фаркаш Бойяи раскаивался в этом, с печалью наблюдая за гениальными метаниями неприкаянного сына. В 13 лет Бойяи владел дифференциальным и интегральным исчислениями. Ещё студентом Военно-инженерной академии Бойяи вместе со своим другом Сасом размышлял о параллельных линиях, искал, доказывал правоту различных версий, убеждался в ошибочности признанных постулатов… Главной его жертвой стал пятый постулат Евклида: «Если прямая падает на две прямые и образует внутренние односторонние углы, в сумме меньшие двух прямых, то при неограниченном продолжении этих двух прямых они пересекутся с той стороны, где углы меньше двух прямых».
Отец, узнав о первых попытках сына выйти за пределы Евклидовой геометрии, восклицал: «Молю тебя, не делай только и ты попыток одолеть теорию параллельных линий… Ради Бога, молю тебя, оставь эту материю, страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни… Ты должен бросить это как самое гнусное извращение. Оно может отнять у тебя всё время, здоровье, разум, все радости жизни. Эта чёрная пропасть в состоянии, может быть, поглотить тысячу таких титанов, как Ньютон…». Мудрец Фаркаш резонно тревожился из-за слабости нервной системы сына. К сожалению, его опасения сбылись. Но и отказаться от главного прозрения своей жизни прирождённый математик Янош Бойяи не смог. «Гнусное извращение» искалечило жизнь Бойяи, но принесло ему бессмертие в истории науки. Отец понимал, что перед ним – уникально одарённый юноша, быстро осознавший своё призвание. Но до конца не понимал и побаивался идей сына. Сохранившиеся записи и рисунки показывают нам, что юный Бойяи уже тогда, одновременно с Лобачевским, вплотную подошёл к открытию неевклидовой геометрии. При этом Лобачевский был уже зрелым учёным, ведь, как-никак, он старше Бойяи на десять лет! В 1832 году Фаркаш Бойяи публикует своё сочинение, а в приложении к нему – работу сына, вошедшую в историю математики под именем Appendix (приложение). Полное название труда Яноша Бойяи: «Приложение, содержащее науку о пространстве, абсолютно истинную, не зависящую от истинности или ложности XI аксиомы Евклида (что a priori никогда решено быть не может)». Современных математиков «Аппендикс» поражает отточенным научным лаконизмом, а в 1830-е мало кто мог оценить старания молодого учёного. Ещё до публикации Фаркаш покажет Гауссу исследования сына. Гаусс в одном из писем, не предназначенных для Фаркаша и Яноша Бойяи, назовёт юного венгерского геометра гением. А Фаркашу ответит двусмысленно: «Оценить это для меня всё равно, что оценить себя. Всё, что там написано, совпадает с моими собственными размышлениями последних тридцати лет на эту тему». Разумеется, отец расскажет сыну о таком лестном отзыве. Но Янош воспримет слова Гаусса как угрозу. Он то приходил в ужас оттого, что не первым открыл неевклидову геометрию, то обвинял Гаусса в коварстве: он же лжёт, что давно размышлял на эту тему! Лжёт, чтобы присвоить моё открытие! В таком геометрическом тупике противоречий приходилось жить и страдать Яношу Бойяи. Благоразумный Гаусс был склонен похваливать и Бойяи, и Лобачевского в кулуарах, но никогда не рисковал своим авторитетом в научном мире пропагандой спорных новаторских идей. Потомки разберутся, что Карл Гаусс действительно наметил маршруты неевклидовой геометрии одновременно с Лобачевским и Бойяи, но не решился опубликовать эти свои идеи. Поэтому славу первопроходцев получили те, кого при жизни подвергали научному остракизму… Научное прозрение – Божий дар, но Лобачевскому и Бойяи пришлось всю жизнь бороться с химерами, биться за медный грош на паперти храма науки. Лобачевский оказался человеком упорным и терпеливым. Проглотив непонимание коллег, он не опустил рук, упрямо продолжал исследования. Не чурался и общественной деятельности, даже ректорствовал почти два десятилетия в Казанском университете. |
