— Ты-то откуда знаешь? — подавшись вперед, спросил Тищенко.

— Сегодня понял: вот так вдруг прозрел… может, замахнулся слишком высоко. Говорила мне мама… — И замолчал.

Тищенко улыбнулся. Не иначе, и ему вспомнилось, как наставляли его родители. Честно служи, ни с кем не ссорься, остерегайся плохих людей. Они гордились его успехами и пугались их. И снова наставляли: не выделяйся. И теперь еще раз — уже в который! — снова почувствовал родственность судьбы своей с судьбой этого парня. Он тоже долгое время преклонялся перед авторитетами, долго и медленно освобождался из этого плена, потом как-то вдруг понял, что и сам не глупее других, признанных и известных. И на многие прославленные проекты смотрел уже без трепета, отмечая просчеты и несовершенства. Это не породило гордыни, потому что умел ценить работу и титаническую и просто большую, которой пока не изведал сам. Но от преклонения перед именами освободился, смог уже раскованно думать, осмысливать созданное другими, а это, понимал, было тем фундаментом, на котором, если хватит сил и таланта, он возведет свой, давно взлелеянный в мечтах солнечный дом-башню.

— Так что тебе говорила мать?

— Да… не имеет значения. — На лице Сергея отразилось колебание. — Я сегодня понял очень многое и пришел к вам только потому, чтобы… — Он снова задумался, подбирая слова: — Лишь бы вы… Вам нужно сказать, что вы не разглядели меня. Не разобрались…

Тищенко решительно поднялся.

— Вот что я тебе, парень, скажу: не мели глупостей. Знаю, вы все считаете меня либералом, ну и считайте. А я… я не либерал! Я еще поборюсь и докажу, на чьей стороне правда. А сейчас давайте обедать. Ирина, там что-нибудь есть у тебя?

— Есть колбаса, перец в томате. Можно яичницу. — Она думала о другом.

— Спасительница наша — яичница. Единственное блюдо, которое превосходно готовит моя жена.

Ирина обиделась.

— Еще умею пюре, макароны…

Тищенко снова улыбнулся открытой, почти детской улыбкой, и его большое, тяжелое лицо стало нежным и немного смущенным.

— Ну что ты оправдываешься! Ты мне вместо всех этих борщей и вареников подарила столько… Знаешь, Сергей, я до женитьбы был страшным сухарем.

— Неправда, — быстро перебила Ирина. — Ты и тогда был таким же отчаянным сорвиголовой и взбалмошным. Всем восторгался…

— Глупостями.

— Почему же глупостями? — так же твердо и серьезно не согласилась Ирина.

— Начала таскать меня по концертам… Правда, симфонической музыки я так и не воспринял. — Его глаза вмиг сверкнули воспоминанием и радостным вдохновением. — А «Весть»? Ты видел, Сергей, «Весть» Чюрлёниса? Ирина объездила всю Прибалтику…

— За твои деньги, — по-прежнему упрямо пробиралась куда-то в мыслях Ирина.

Тищенко шутливо отмахнулся от нее.

— Я поначалу не оценил. А потом… Гора в тумане, и рядом с ней — огромные крылья. Птица. Да нет, Сергей, до Ирины я просто не жил! — Он смотрел влюбленно и благодарно. Не замечая этого, гордился Ириной перед Сергеем и этим доставлял ей лишние муки.

— Василий! — взмолилась Ирина. Было заметно, что выдержать эту пытку она долго не сможет.

— Видишь ли, Ирочка. Может, это действительно сентиментально… Я тебя понимаю: экскурсантов по закоулкам своей души водить не следует.