Эта игра продолжалась долго. Озорная девчонка забавлялась, зная, что это безопасно, что он не осмелится посягнуть на нее даже в мыслях, а ей хотелось, чтобы он видел в ней не девчонку, а взрослую девушку, женщину. Это была игра котенка в присутствии мамы: всегда можно подбежать к ней, и хочется убежать от нее подальше. И она отбегала. Случалось, когда они вдвоем шли куда-нибудь, она брала его под руку, он волновался, а она лукаво поглядывала на него. Но и дальше играла, и бегала по саду, подпрыгивала, хватаясь за ветку, и болтала в воздухе босыми ногами (туфли валялись на траве), красивыми, длинными ногами, еще девочка, но уже и женщина, не созревшая женщина, что особенно привлекательно. Женщина находит свое завершение в любви. Он о ней и мечтать не мог как о женщине, пока не заметил, что мечтает, и ужаснулся: что скажут Иринины отец и мать, он был убежден, они думают не о таком женихе для своей единственной дочери. И тогда он ушел от них. Бывало, заставлял себя по нескольку недель не появляться, а потом не выдерживал и шел, и все начиналось сначала. Точно он знал одно: Иринины родители доверяют ему, и именно это доверие сковывало, хотя уже чувствовал, что они с этой ветреной, избалованной девчонкой давно переступили невидимую грань, что это уже не игра, что их неудержимо несет огромная и светлая река, которую называют любовью.

Ирина влюбилась в его простодушный оптимизм, в его смех, а еще больше в его мужественность, взрослость. Когда она впервые увидела на пляже его грудь и плечи (еле затащила его искупаться), то посмотрела на него, как на Прометея, сошедшего со скалы: они были сплошь в шрамах и рубцах.

Девочки в школе, дознавшись про ее любовь, ахнули: «Такой старый… Такой нескладный». А он казался ей и молодым и стройным, и все остальные ребята просто не существовали для нее. Было ли это настоящей любовью? А чем же еще? Была любовь и есть. Василий ее и по сей день просто обожает. Он считает: судьба не по заслугам щедро одарила его, он и сотой доли не заслужил. Когда она сказала, что любит его, он и возликовал и ужаснулся, тут же решив не ходить к ним, не видеть ее. Но вскоре к нему приехала мать Ирины, и он стал вновь бывать в их доме.

После женитьбы Тищенко не захотел жить у тестя: восстала гордыня. Все скажут: женился на квартире. Тогда многие так женились. Поэтому и в загс пошли втайне от Ирининых родителей. Полная независимость! Даже свадьба — только на свои деньги. Так настоял он. Загс оказался большой комнатой с обшарпанными стенами, где работа велась одновременно за несколькими столиками: выдавали, справки о смерти, регистрировали новорожденных и тех, кто вступал в брак. Они подали паспорта пожилой женщине с гладко причесанными волосами, одетой в строгий, чуть ли не военного покроя костюм. Вроде и выправка у женщины была военная и манера говорить — командовать. Она полистала паспорт Василия и сказала, что зарегистрировать их брак не может, потому что у Тищенко просрочена временная прописка. Они вышли из загса, остановились под вязом, и Ирина заплакала. Василий успокаивал ее, сказал, что пойдет куда-то жаловаться, но вдруг стиснул ей руку, да так, что она вскрикнула.

— Глупые мы! У тебя же прописка постоянная.

Однако она шла в эту комнату со страхом, пряталась за его спину, даже не расслышала, что он сказал заведующей загсом.