— О том самом. Я любила один раз. Без памяти. А когда он пришел ко мне, испугалась. Еще начала и высмеивать его. А он… женился на моей сестре. Родной. Представляешь? — Она вздохнула. — Э, да что там говорить… И у сестры жизнь не сложилась, и я уже дважды побывала замужем.

— А почему не вернула его?

— Разве можно вернуть? Это ведь как новые шнурки к старым ботинкам. Перегорело все. — Она подняла голову. — Откуда тебе понять? Ты живешь за мужем, словно за синей горой.

— Почему за синей горой? — удивилась Ирина.

— Я и сама не знаю, — призналась Клава. — Я вижу, что и Сергей к тебе неравнодушен. У меня на эти вещи глаз наметанный.

Ирина чувствовала себя так, будто стоит посредине моста над черной пропастью, мост шатается, трещит, и спасения нет. Вот так — зажмуриться и вниз головой… В виски ударила кровь, но тут же в мыслях, будто в покрытом седыми тучами небе, открылась чистая синева, проступило лицо Василия, доброе, улыбающееся, ей почудилось, что он все еще стоит за дверью, и она сказала:

— Я люблю… мужа.

Клава шагнула к ней, стала лицом к лицу, как на допросе, спросила сурово, с неприязнью, хотя сама не знала, по какому праву.

— Ты уверена? — Глаза ее холодно, иронически посматривали на Ирину, и та под ее взглядом вновь вспыхнула, ей не хватило воздуха, сбилось дыхание, и она вдохнула открытым ртом, беспомощно махнула рукой, но тут же нашла точку опоры:

— И он любит меня! Очень. Все эти годы! Я тогда была еще девчонкой… Любила и не любила. Больше дразнила. Подсмеивалась. Еще в девятом классе училась, не умела толком решить задачку с двумя поездами. А в этом разобралась сразу — увидела, как он теряется от моего взгляда и ловит этот взгляд. А когда ушел от нас, места себе не находила. У меня будто отняли что-то дорогое…

— Игрушку отняли, — сказала Клава.

— Глупости, при чем тут игрушка? А он, когда узнал от мамы, прибежал и стряс меня прямо с вишни: я вишню обирала. Хотя и тогда долго не признавался. А потом, когда признался, это было как безумие… И так по сей день.

— Повезло тебе, — сказала Клава. — Если бы меня так любили.

— Клава, — Ирина, улыбаясь, всплеснула руками, — кто бы говорил! Мимо тебя ни один мужчина не пройдет, чтобы…

— А ну их всех… — Клава неожиданно выругалась. — Только и норовят затащить в темный угол. И тут же нырнуть под теплое крылышко родной женушки. — Она зло скривила губы. — Люди разучились быть добрыми. Особенно мужики. Все о себе говорят, о большой зарплате да на какую должность собираются их выдвинуть, а я жду, чтобы кто-нибудь просто, душевно поговорил, погоревал со мной и порадовался бы вместе. Пожалел меня… Стихи почитал. Ты знаешь. — Ее лицо мягко осветилось воспоминанием, легкая краска коснулась щек, и вдруг стало видно, что она еще молодая, красивая и, главное, добрая. — Я было познакомилась с одним… Он стихи читал. Но был какой-то… немного странный. — Она умолкла, заметив, что снова разболталась, распахнула душу и спросила: — А ты вправду любила?

— Конечно. Откровенно сказать, вначале Василий казался мне каким-то… Ну, очень умным, серьезным и немного смешным. А потом… перестала бояться. Полюбила по-настоящему. Все в нем мне нравилось. Даже этот его смех, он и впрямь с непривычки ошеломляет. Его безудержность, горячность, наивность. Я любила его… то есть люблю, — умолкла. В комнату входили Тищенко и Ирша.

Они отправились обедать в «Звездочку» вдвоем.