Тищенко вышел из кабинета, подошел к жене.

— Я тебя понимаю. Ты просто хочешь быть объективной. Прости. — И немного грубовато погладил ее плечи.

Ирина почувствовала теплую тяжесть его рук и подумала, что вот так, под его защитой, она могла бы смело идти хоть на край света. Какая это надежная опора, она особенно поняла после смерти родителей. Ей не раз перехватывала горло спазма, когда он, боясь, чтобы она не заметила, жалел ее сиротство. Сам он давно потерял отца с матерью, которых любил и уважал, не говорил никогда, как это все перенес и пережил, дал ей понять, что как глава семьи по своим каким-то высшим законам должен нести все молча. Он тогда уговаривал переехать на другую квартиру, даже получил ордер на маленькую квартирку в новом доме на Чокаловке, но Ирина отказалась. Она не боялась памяти. Наоборот, дорогие люди были рядом, они видели всю ее жизнь и, она верила, одобряли. Тепло этой руки исцелило ее и сейчас, она почувствовала, как отхлынули, развеявшись, страхи, отпустила сердце мучительная боль, сковавшая ее в эти дни, ушло напряжение, которое заметила даже Клава. Вздохнула свободно и с такой радостной доверчивостью потянулась к мужу, что и он растрогался, улыбнулся ей своей детской улыбкой.

С этим чувством, хотя немного и поостывшим при дневном свете, она пришла на работу.

Ирши в комнате не было. На его столе в беспорядке лежали брошенная толстая книга, какие-то бумаги, свернутые в трубку чертежи, это немного удивило Ирину: Сергей не терпел беспорядка. Не пришел он и через полчаса, и через час. Она хотела было спросить, где он, даже приготовила вопрос в шутливо-ироническом стиле Рубана о «начальничках», которые не опаздывают, а задерживаются, но смолчала. Зашла в соседнюю комнату и увидела его там. Он стоял возле стола, за которым сидела незнакомая Ирине светловолосая кудрявая девушка; они оба низко склонились над чертежом, касаясь друг друга волосами, а потом Ирша взял ее за руку и, что-то объясняя, долго не отпускал. Ирина вспомнила руки Василия, весь вчерашний вечер… Вернулась к своему рабочему месту, хотела провести прямую линию, а получился какой-то частокол — дрожала рука. Клава посмотрела на нее и сказала деланно равнодушно:

— Ирша учит уму-разуму практикантку. У нее дипломная работа по нашей теме. Ножки, правда, немного кривоваты, а так девушка симпатичная. Особенно хороши волосы — как спелая рожь…

— Может, чему-то и научатся, — буркнул Рубан. — Пора.

Ирине опять предстояло бороться с собой, с Иршей, с тем чувством, что зарождалось, не спросясь ее воли, будто и не уснуло оно, не сменилось тихим покоем вчера вечером. Она словно неосторожно ступила в вязкое болото и, погружаясь все глубже и глубже, отчаянно искала твердой опоры. И не находила.

Ирша пришел после обеденного перерыва, и тут случилось событие, заставившее Ирину на некоторое время забыть о своих страхах. К Сергею, разговаривавшему с инженером Решетовым, подошла дородная, еще молодая женщина и положила ему на стол лист бумаги — заявление, как она сказала. Ирша читал его, а женщина принялась рассказывать, что Степан Вечирко снял у нее комнату, сам в этой комнате не живет, но туда приезжает из Житомира девушка Оля и остается на ночь, а то и на несколько дней, и тогда ночует и Вечирко. Живет она, хозяйка, в отдельном домике, и Вечирко обещал ей достать шифера, чтобы перекрыть крышу, однако и шифера не достал и за квартиру не платит пять месяцев.