Мне всего-то и нужно было, чтобы по мере продвижения перед моими глазами спокойно, одно за другим, представали чудеса природы. Меня мало беспокоил стиль здания, если оно хорошо вписывалось в пейзаж, и распределение пород внутри горы, после того как я взобрался на вершину.
В общем, моими компаньонами стали два симпатичных малых; впрочем, нет никого покладистее адвоката, если только он не облачен в одежды противоположного пола. Что же до музыкантов, то они полностью опровергают мнение Гесиода, считавшего их, вместе с гончарами и кузнецами, самыми завистливыми людьми в мире. Разумеется, поручиться за горшечников и молотобойцев я не могу.
В течение двух месяцев, предшествовавших отъезду, мы часто собирались втроем, целыми часами разглядывали карты и спорили о маршруте. Эмиль довольно хорошо говорил по-английски, и, так как издательский дом «Ашетт» еще не выпустил своего «Жоанна» по Скандинавии, он погрузился в «Мёррея», повергнув меня в отчаяние, потому что эти проклятые книжки вечно преподносят что-нибудь неожиданное.
Я накупил самых лучших карт Швеции, и мы с компасом в руках пожирали расстояния, пересекали потоки, взбирались на горы по пологим склонам.
— Эге! — говорили мы. — Как подумаешь, что все это придется делать на местности!..
И наши физиономии расплывались от счастья, смешанного с гордостью. Длинные ноги Эмиля покачивались, готовые преодолевать пространства. Что касается меня, то я чувствовал, что поспеть за ним могу лишь с большим трудом. Аристид же чувствовал себя несколько утомленным уже сейчас.
— Я, — не уставал повторять адвокат, — не отношусь к тем людям, которые думают, что узнали страну, проехав ее по железной дороге! Я намерен посмотреть всё!
— И я тоже! — отвечал я. — Нам нечего спорить на этот счет.
Наконец, после многочисленных препирательств, вызванных крайним возбуждением, было решено, что путешествие начнется в Швеции. Нам предстояло по железной дороге Кёльн — Ганновер — Гамбург добраться до Любека, а там сесть на пароход, отправлявшийся в Стокгольм. Плавание обещало быть замечательным. Мы решили, что, пересекая север Германии, постараемся осмотреть всё самое примечательное.
Июнь тянулся очень долго, несмотря на то, что содержал всего тридцать дней. Солнце сияло по пятнадцать часов в сутки, и я был едва жив. Воображение уносило меня далеко. Я не мог найти себе места. Я тренировался подобно заправскому жокею перед скачками: долгие прогулки по просторам Сен-Дени должны были приучить меня к выносливости в седле; когда же я карабкался на Монмартрский холм, тот буквально раздувался от гордости, потому что в этот момент заменял собой настоящую гору. Легкие мои привыкали к интенсивному дыханию. Отсюда мой взгляд окидывал великую столицу, которую я про себя называл Парижским океаном. Потом, спустившись, я с легким презрением поглядывал на прохожих, которые, никуда не собираясь уезжать, шагали себе по обыкновенным улицам, в то время как существуют дороги, бегущие по узким теснинам, существуют равнины, на которые грозно обрушивается море, а не просто течет мирная Сена, и я, признаюсь, жалел их — они никогда не увидят Норвегии!
Из «Словаря практической жизни» г-на Г. Белеза я постарался почерпнуть сведения, необходимые путешественникам. Прежде всего он рекомендовал запастись паспортом. В наших канцеляриях на это уходит гораздо меньше времени, чем в иностранных. Господин Белез советовал предпочесть паровые суда парусным. Таково было и наше мнение. Он убеждал взять в дорогу немного рома и табака. «Эти два продукта, — объяснял он, — если ими угостить в нужный момент, помогут завоевать доверие и дружбу матросов, а уж с ними-то никогда не стоит портить отношений». Я старательно переписал эту рекомендацию. Господин Белез настаивал на большом количестве обуви и на том, что самой удобной одеждой являются резиновые плащи (!). |