|
Я старательно переписал эту рекомендацию. Господин Белез настаивал на большом количестве обуви и на том, что самой удобной одеждой являются резиновые плащи (!). Наконец, заканчивая свои напутствия, он буквально умолял захватить с собой огнестрельное оружие, но не столько для того, чтобы защищаться, сколько для того, чтобы подать сигнал о помощи. «Потому что, — писал он, — есть, к сожалению, масса примеров, когда туристы, падая, ломают себе ноги и гибнут на близком расстоянии от мест, где им была бы оказана помощь, если бы они могли дать о себе знать хотя бы звуком выстрела».
Фраза господина Белеза несколько длинна, но в конце концов она дошла до меня и привела в полное восхищение. Я тогда подумал, что лучше уж стараться не упасть, чем заботиться о том, чтобы вызывать помощь! Снабженные столь ценными рекомендациями, мы отправились за покупками. На фабрике Дееля и Майора каждый из нас нашел для себя великолепный резиновый плащ ценою двадцать пять франков. В наше дорожное снаряжение еще входили чемодан из свиной кожи, с полотняной подкладкой, солидная трость и саквояж с ремешком из лакированной кожи. Я к тому же стал еще счастливым обладателем револьвера. Кроме того, каждый получил по оплетенной бутыли с водкой, киршвассером или ромом. Адвокат купил коленную чашечку осла, чтобы черпать воду из горных потоков. Она обладала одним ценным качеством: самая чистая влага в ней становилась вонючей. Я вооружился английской записной книжкой, снабженной надписью «Патент Генри Пенни», Аристид — нотной тетрадью для записи народной скандинавской музыки, а Эмиль — счетной книгой, так как он заведовал нашей кассой. С большим трудом все вместе мы наскребли 3500 франков. С такой суммой можно было отправляться хоть на край света. Две тысячи франков мы обменяли на иностранную валюту, а еще тысячу обратили в переводной вексель на одного стокгольмского банкира. Один из моих друзей, за тридцать лет заработавший в деловых кругах прочную репутацию, представил меня барону Ротшильду. Прежде я не был знаком с этим крупным финансистом и тем не менее вошел в его бюро весьма уверенно — в конце концов, я был клиентом. Разумеется, он даст мне вексель, но я заплачу ему проценты и комиссию; следовательно, барон Ротшильд станет моим должником. Итак, я вошел с высоко поднятой головой — в конце концов, человек, вносящий в банк сумму в полторы тысячи франков, имеет право держаться независимо. Генрих Гейне рассказывал, что однажды ночной горшок господина барона целый день простоял в его приемной и вся толпа просителей натыкалась на него по дороге в кабинет банкира. Я поклялся самому себе, что, если подобный предмет окажется на моем пути, я не сниму перед бароном шляпу, и не из заносчивости, а чтобы отплатить за удар, нанесенный моему чувству собственного достоинства. К счастью, я не подвергся этому испытанию. Короче, я получил вексель на… банк в Стокгольме, но никто не обратил на меня никакого внимания. Я состроил презрительную гримасу (!) барону, сидевшему за настоящим частоколом из ручек звонков на его рабочем столе, свысока посмотрел на него и ушел. Мои товарищи, в свою очередь, запаслись кучей рекомендательных писем, адресованных французским консулам в Швеции и даже какому-то врачу в Христиании. Это показалось мне совершенно излишним. Наконец июнь миновал, но отъезд перенесли на второе июля. Еще день задержки. Мы уже давно трогательно распрощались с заплаканными родственниками. Была также достигнута договоренность, что, если кому-нибудь из нас суждено будет погибнуть в пути, труп на родину мы возвращать не станем. Есть в Париже Центральное северное агентство. Там мы заказали билеты до Стокгольма через Любек. В этот порт надо было прибыть так, чтобы подняться на борт судна в пятницу вечером пятого июля. Следовательно, если мы хотели задержаться на сутки в Гамбурге, времени терять было нельзя. |
