Почему всегда так? Нужно сказать — и молчишь. Что это за дурацкое горло, которое не выпускает из себя звуки, музыку, слова?… Кажется — одно небольшое усилие, и ты сможешь говорить, и звук польётся — легко, свободно… но пока нет, пока преодолеть сопротивление невозможно.

И ты мычишь про себя, мычишь, гудишь, держишь в себе этот клубок из звуков, слов, переплетённых так крепко, что никак не вытащить…

* * *

…Рвануло на следующий день, когда не ждали. Архип все дни до этого боялся, думал — ну как, вот мы все такие разные, будут вечерние разговоры — неужели не зайдёт речь? И начнётся, и понятно же — мы с этими взрослыми мужиками абсолютно разные люди, из разных миров. По шуткам, по мелким оговоркам, по случайному слову уже было ясно: чужие, чужие совсем. И переругаемся, и как потом нам с ними проходить дальше весь маршрут?

Но всё было благополучно: вокруг такая тишина, и вода, и лес, и эти вечные камни. И кажется, что всё осталось в шумном городе, а тут, без интернета, без телефонов, телеграм-каналов — просто быт: греби, ставь палатку, разводи костёр, готовь ужин. Такая понятная жизнь, наполненная красотой, водой, воздухом.

Был самый спокойный день из всех, шли с опережением графика, причалили к небольшому острову на обед. Привязали лодки, особо не разгружались — только миски-ложки достать; Архип вызвался чистить картошку. Сначала хотел бросать кожуру прямо в реку; потом пожалел — вода такая чистая! Лучше в отдельную миску, а потом в костёр. А когда он с этими мисками поднялся от реки — там уже вспыхнуло, и красный Сергей орал на Терехова:

— Да что ты вообще можешь в этом понимать!

И вдруг так отчётливо стало понятно, что они — чужие и между теми — компанией взрослых мужиков — и ними, ещё только школьниками, не может быть ничего общего; а ведь Архипу ещё грести и грести вместе с этим Сергеем…

Архип бросил миски на застеленный плёнкой стол, схватил Терехова за плечо:

— Костя, пойдём скорее — дело есть.

Терехов кивнул Эрику — и они втроём пошли к берегу, дальше, дальше.

— Чего за дело? — хмуро спросил его Терехов, когда отсветы от костра скрылись за кустами.

— Да просто, — пожал плечами Архип, — не хватало ещё этих разговоров. Тебе хорошо, ты с Эриком — а мне с ним потом ещё в одной лодке…

— Вот ты всё время так, — сказал Терехов, — молчишь. А с ними надо говорить, понимаешь? Иначе — как они поймут?

— Да ничего они не поймут! — сорвался вдруг Архип. — У них уже картина мира сложилась в голове, там ничего не изменишь. Забетонировано!

— Костя даже ничего такого и не сказал, — вставил Эрик, — а этот сорвался. Понятно — им сложно менять свои представления, мыслить логически. Но архаика всегда уступает место модерну, время силы уходит…

Удивительно, что Эрик умеет находить слова, структурирует, что-то объясняет, — а Архип умеет только махать руками и краснеть.

А правда — может быть, надо говорить? Просто найти слова — и они, даже если необязательно пробьют эти бетонные стены, хотя бы перестанут тяжёлым слипшимся клубком ворочаться в голове?

— Гитара! — заорал вдруг Терехов. — Гитара плывёт!

Архип обернулся и не поверил своим глазам — точно, посередине реки виднелся знакомый синий гермомешок с зелёной заплаткой.