Мексиканочка опасности не представляла – еще одна горячая штучка, она у него в руках, и они закончат вечер как полагается. Гомес тискал ее во время танца: роскошная самочка, беленькая, а как двигается, от нее пахнет потом и духами, а самое лучшее – зубы и ноги, эти сандалии и кораллового цвета ногти, высший класс. Он заказал виски, чувствуя себя щедрым, галантным, открытым, уверенным. Мексиканка слушала разинув рот, она была очарована; женщины любят насилие и хотят, чтобы ими помыкали, – даже если они сопротивляются, даже если кричат, он прекрасно это знал и в социальных сетях цеплял девчонок своей брутальностью. С мексиканкой приятно говорить, она умеет слушать.
– Стрелять я не хотел, просто всегда ношу с собой пистолет, я научился стрелять еще в детстве, отец научил, ствол вот здесь, я даже не снимаю его, когда танцую, хочешь, покажу тебе, я не выпускаю его из рук, потому что этого требует мой долг, я даже во сне с ним не расстаюсь, мы ведь должны защищать хозяев, за это нам и платят, чтобы никакому паршивцу не пришло в голову чего-нибудь спереть, собаки не помогают, их травят, здесь много ублюдков, воров, бандитов, для этого мы и нужны, нас шестеро, мы дежурим по восемь часов, двое на смене. В день, когда это произошло, я заступил в ночную смену, с десяти вечера и до шести утра, было пасмурно, разгар сезона дождей, темнеет рано, напарник обходил периметр, а я стоял у входа и – я говорил, что было поздно? – в саду тогда горело мало фонарей, но после происшествия с Марисоль их стало больше, теперь у нас есть фонари с датчиками движения, они тут же включаются, если почуют собаку или птицу, а еще ярче, если появится нарушитель, но в ту ночь было ни зги не видно. Еще «маргариту»? Я услышал, что кто-то ступает по гравию, на всякий случай достал пистолет, никогда не знаешь, что может случиться, спросил «кто идет», никто не ответил, я снова крикнул, потом еще раз, и опять ничего, потом увидел какую-то тень среди папоротников, там точно кто-то прятался, я приготовился защищаться, приказал выйти на свет, а когда он начал убегать, я и выстрелил – в воздух, чтобы припугнуть, я не хотел убивать, я и предположить не мог, что это Марисоль, зачем ей бродить по парку в одиннадцать вечера, сама во всем виновата, почему она спряталась, почему не ответила, почему побежала… Что говоришь? Выстрел был в грудь, а не в спину? Ну, подробностей я не помню, все есть в полицейском протоколе, хорошо, что не насмерть, представь, какой бы поднялся шум, если бы… Эй, парень! Еще виски! – приказал он официанту.
– По словам Марисоль, это ты назначил ей встречу в саду, сказал, что должен поговорить с ней по поводу ее дочери, – перебила его Селена, сочиняя на ходу.
– Она набрехала. А еще набрехала, что я собирался встретиться с ней у нее дома, как она заявила полиции. Она мне никогда не нравилась, я не трачу время на таких сучек, у меня полно шикарных женщин, чего мне таскаться за этой костлявой уродиной. Вот что в ней точно было роскошным, так это волосы, но она сбрила их, как чесоточная. Она была сумасшедшей.
– Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени, будто она умерла?
– Я знать не знаю, жива она или мертва! Мне плевать. Она вышла из больницы и исчезла, ушла.
– Куда?
– Ко всем чертям, наверное. Ты же с ней виделась в Мексике?
– Она ехала на север, хотела попросить убежища в США.
– Ха! Как и тысячи других горемык. Всех депортировали.
– Ее депортировали?
– А ты как думаешь, красотка? Думаешь, гринго приняли ее с распростертыми объятиями?
– Ты видел ее после этого? – настаивала Селена.
– Нет! Хрен знает, где она. А если бы вернулась, я бы узнал.
– Откуда?
– У меня свои источники.
– Если ее здесь нет, может, она в Мексике? – предположила Селена. |