— А Андрюшка, сынок Мельниковых, он тоже чевой-то пропал, уж не с Макаровым ли в Сибирь надумал?

— Мельникова в Сибирь кочергой не загонишь, он же себя любит! Как же, станет он на холоде железяки приворачивать! С вас двенадцать копеечек, — смяв билеты, Фима протянула их пожилому дядечке в поношенной льняной кепке и обернулась к женщине с корзиной в руках. — А Мельников подался на заработки к тётке в Москву.

— И кем он там устроился?

— Андрюшка-то? Стыдно сказать, кем его родная тётка по блату определила — он теперь на Новодевичьем кладбище могильщиком работает, говорят, хорошо получает. Только меня хоть застрели, я в такое место не пойду, а он, гляди-ка, — ничего. Намедни к родителям в гости заезжал, рассказывал, в запрошлом месяце своими глазами видал, как на могилу Хрущёву каменное надгробие ставили. О как! А ты говоришь, БАМ… — автобус сильно подбросило на кочке, и Серафима, чтобы не упасть, ухватилась за руку высокого молодого человека. — Ой, простите, качнуло. А вы билет ещё не брали?

— Нет, тёть Фим, пока не брал, — развернувшись к говорливой кондукторше лицом, Кирилл широко улыбнулся.

— Никак Кирилл? Кряжин, сынок покойного Савелия? — Серафима откинулась назад, насколько это было возможно, картинно демонстрируя удивление, но не забывая при этом прижимать к себе сумку с деньгами. — Батюшки-светы! Да сколько ж лет ты в наших краях не показывался?! И ведь не признала тебя совсем! Надолго ты к нам? — на время забыв об обилечивании пассажиров, Серафима повисла на руке Кирилла, будто боясь, что он может исчезнуть.

— Надолго, на целый месяц, снова улыбнулся Кряжин, глядя в подвижное, беспокойное лицо Серафимы Кузьминичны, которую отчего-то все называли просто Фимой.

— А ты по делам ли так просто? — обязанности кондуктора гнали Серафиму вперёд, к задним дверям автобуса, где сидели и стояли плечом к плечу безбилетные пассажиры, только и мечтающие совершить поездку за государственный счёт, но любопытство было сильнее долга. — Говорят, ты скоро будешь отцовский дом продавать, правда аль нет?

— И кто же такое говорит? — вместо ответа поинтересовался Кирилл, но провести Серафиму было не так просто.

— Значит, продавать решил. А почём будешь просить? Дорого? — забыв о несознательных гражданах, Голикова наклонила голову к плечу и по-сорочьи посмотрела на Кирилла снизу вверх. — Дорого не дадут, — ту же уверила она, — ты сколько в Озерках-то не был, уж, почитай, лет десять?

— Ну как же десять, когда я на похороны мамы приезжал? — возразил Кирилл.

— Погоди, Анны в каком не стало, — компьютер Голиковой дал сбой, — в семьдесят первом? Или в семидесятом?

— Она умерла в сентябре семидесятого, через месяц четыре года будет, — негромко проговорил Кирилл.

— Да, хорошей была Аннушка женщиной, она у меня до сих пор перед глазами как живая стоит, — выдохнула Фима. — Уж скоро четыре года… Время-то как летит… — нарвав целую кучу билетиков, Серафима отсчитала Кириллу сдачу с рубля.

— Тёть Фим, мне не один билет, мне три, — Кирилл высыпал мелочь обратно в руку Голиковой.

— А разве ты не один? — подхватилась она. — Или что, уже покупателей везёшь?

— Нет, какие там покупатели, — Кирилл усмехнулся обходному маневру вездесущей кондукторши. — На заднем сиденье жена и сын, так что мне, пожалуйста, три билета.