|
— Когда какому-нибудь Петрову, Иванову или Сидорову что-то нужно, им достаточно сказать об этом тебе — и пожалуйста, дело сделано, но когда приходит время решать свои собственные проблемы, у тебя всегда находится какая-то страшно важная причина, которая не позволяет тебе это сделать! Я не могу понять, почему у того же Чернышова каждый год отпуск летом? Он что, особенный? — глаза Марьи сверкнули. — Почему Сильнов каждые полгода пользуется услугами заводской кассы взаимопомощи, Черняев оплачивает через профсоюз всего десять процентов стоимости путёвки, а Дементьев каждые два месяца берёт несколько дней за свой счёт? Почему, ну почему всем сотрудникам полагаются хоть какие-нибудь льготы, и только ты один ни в чём не нуждаешься?!
— Манюня, я не пойму, с чего ты так взбеленилась? У нас что, намечается конец света? — пытаясь замять неприятность, Семён ласково коснулся Машиных пальцев, но она резко отдёрнула руку. — Ну, хорошо, я понимаю, ты слегка расстроена тем, что вышло не так, как ты рассчитывала… — Ах, слегка расстроена?! — громко возмутилась она, но, заметив, что какой-то пожилой гражданин на соседней лавочке с интересом наблюдает за этой сценой, происходящей среди бела дня прямо посреди Тверского бульвара, пошла вперёд и заговорила почти шёпотом. — Полгода назад у нас с тобой был уговор, что в июле, самое позднее — в августе, ты поедешь вместе со мной в Озерки, чтобы познакомиться с моими родителями, разве не так? — Да, так, Машунь, но за последние несколько дней много чего произошло, — попытался вклиниться в поток Марьиной речи Семён. — Давай я тебе всё объясню… — Что ты мне собрался объяснять, что?! — с горечью оборвала его Марья. — То, что мы с тобой расписаны уже почти два года, а мои родители ни разу не видели тебя в лицо? — Но никто же не виноват, что буквально за день до нашей регистрации твоего отца прижало с сердцем и Анастасия Викторовна приняла решение остаться с ним в Озерках, — попытался оправдаться Семён. — Между прочим, я тебе предлагал перенести церемонию на месяц — другой, но ты сама сказала, что это не выход и нет никакой гарантии, что через месяц с Николаем Фёдоровичем не повторится то же самое, — аккуратно напомнил он. — Можно подумать, что у моих родителей был один-единственный шанс увидеть зятя — на регистрации, — с горечью усмехнулась Марья. — Семён, мне надоело им каждый раз объяснять, по какой причине мы снова не приедем! Конечно, они искренне рады и за Чернышова, успевшего встретить свою тёщу на вокзале, и за племянницу Сильнова, родившую здоровую девочку весом в три с половиной килограмма, и за всех прочих твоих подчинённых, но общаться с мужем дочери только по телефону — это же ненормально! Ты не догадываешься, что мне надоело демонстрировать родителям твой святой лик на фотографиях? — Маш, пожалуйста, прекрати истерику, — стараясь сдержаться, Семён откинул голову назад и глубоко вздохнул. — Я ни от кого не прячусь, и, если бы твои родители так уж сильно хотели со мной познакомиться, за эти два года они сами не раз могли бы приехать к нам в гости. Скажи, что страшного, если бы не мы приехали в Озерки, а они — в Москву? Я вообще не понимаю, из-за чего сыр-бор разгорелся. — Ах, он не понимает! — Марья сочувственно всплеснула руками. — Да что тут понимать-то? В деревне всё иначе, чем в городе. Ты хоть раз подумал о том, каково моим родителям смотреть людям в глаза? Два года дочь замужем ни пойми за кем! Что же это за никудышный зять, если он до сих пор даже не удосужился показаться в доме тестя?! — Конечно, я — никудышный! А что, предыдущий, этот ваш Кирюша, бросивший тебя ради Любки, твоей закадычной подружки детства, был намного лучше?! — сорвался с катушек Ветров. |
