— Не смей так говорить о Кирилле! — Марья побледнела. — Ты его не знаешь и не имеешь никакого права осуждать!

— Что, старая любовь взыграла?! — лицо Ветрова перекосились. — А что, может, тебе снова приползти к нему на коленях и просить его бросить твою подружку?

— Семён, ради бога! — от звона в ушах Марья не слышала собственного голоса. Разлетаясь разноцветными брызгами, перед глазами плясали радужные круги, похожие на мыльные пузыри.

— А что, он такой, он сможет! Ему перешагнуть через любую — раз плюнуть. Вот только вернётся ли он к тебе — это ещё вопрос! — в голосе Семёна послышалось неприкрытое злорадство. — Та, твоя подружка, ему хоть пацанёнка родила, а ты так пустышкой на всю жизнь и осталась!

— Не знала, что ты такой… — сжав кулаки и едва удерживаясь от того, чтобы не разрыдаться посреди людной улицы, Марья на несколько шагов отступила назад.

— Вот что я скажу тебе, Маша, — глядя в лицо жене, Ветров слегка прищурился, и его голос зазвучал едва слышно. — Я долго молчал, да, видно, пришло время. У любой реки два берега, но, как ни крути, метаться между ними всю свою жизнь ты всё равно не сможешь. Если ты всё ещё любишь Кирилла и не можешь его забыть, лучше уходи и не ломай жизнь ни себе, ни мне. Я устал чувствовать себя запасным. Если ты так и не сделаешь выбор, я уйду от тебя сам.

— Но… — ноги Марьи стали ватными.

— Ты хотела сказать: но Кирилл женат, — подсказал Семён. От слов мужа ноги Марьи подкосились, и, не в силах что-либо ответить, она только молча облизнула пересохшие губы. — Мне всё равно, как ты нас развяжешь, но терпеть всё это у меня больше нет ни сил, ни желания. Мне надоело, что твой бывший муж тенью стоит между нами. Либо ты вычёркиваешь из своей жизни его, либо я — тебя, больше вариантов не будет.

* * *

— Любочка, я бы, вэц-цамое, на твоём месте не стал бы так заноситься. То, что ты была какие-то там три или четыре месяца замужем за Берестовым, сейчас не имеет никакого значения, потому что, вэц-цамое, будь ты хоть Папой Римским, после кончины ты — нуль. Понимаешь, нуль без палочки, и больше ничего. Так что громкое имя твоего покойного покровителя тебе больше не поможет.

— Вадим Олегович, до конца рабочего дня остаётся всего двенадцать минут, а здесь перепечатки, как минимум, на час, — взглянув на объёмную папку, положенную боссом на середину её стола, Любаша подняла на Зарайского расстроенный взгляд и, стараясь скрыть неприязнь, заставила себя улыбнуться. — Зачем же мне задерживаться дольше положенного, если всё равно раньше завтрашнего утра эти документы вам не пригодятся? Может быть, будет разумнее сделать это утром?

— Нужно ли задержаться моей секретарше на рабочем месте или нет, я пока ещё в состоянии решить без твоих советов и подсказок, — Зарайский поддёрнул штанину клешёных брюк, аккуратно совместил отутюженную стрелку с узким носком начищенного до блеска ботинка и, слегка откинувшись назад, полюбовался на результат.

— Вадим Олегович, существует КЗоТ, по которому продолжительность рабочего дня секретаря составляет восемь часов, — попыталась перейти в наступление Шелестова.

— Вот именно, милочка, — процедил он сквозь зубы и, неохотно оторвавшись от созерцания блестящего ботинка, перевёл взгляд на секретаршу.

— Но времени без десяти шесть вечера, — сверившись с большими круглыми часами, висящими над входом в приёмную второго секретаря, Любаша нетерпеливо вздохнула.