Голикова дошла до сиденья, в уголке которого ютилась Марья. Шлёпнувшись рядом, Кузьминична громко выдохнула из себя воздух, и от веса восьмипудовой русской бабы с билетиками вокруг шеи многострадальная дерматиновая скамейка накренилась.

— Ну что, Марьяша, домой? — Серафима облокотилась на круглую ручку сиденья. — Ты чего в райцентр каталась, так просто или по делу?

— Да всё больше по магазинам, — ушла от ответа Марья.

— А чего искала?

— Хотела в «Тканях» материала на новые шторки купить, да что-то ничего не выбрала, — боясь сглазить своё счастье, на ходу придумала Марья.

— А разве «Ткани» уже открыли, там же вроде, ремонт шёл? — бдительность Серафимы Кузьминичны была выше всяких похвал.

— Ну, да, магазин на ремонте, а на рынке одни тряпки висят, бросить глаз не на что, — выкрутилась Марья.

— Вот я про то и говорю, что на рынок и ходить не стоит! — Серафима повысила голос и даже обернулась назад, рассчитывая на то, что её слова долетят до ушей Акима. — Петрович, ты давай здесь потише, а то всю душу вытрясешь!

— Как скажешь, Фим, — переключившись с третьей скорости на вторую, водитель поехал тише.

— А ты с самого ранья в городе? — Серафима снова повернулась к Марье.

— Да, я на шестичасовом уехала.

— То-то я тебя не видела, меня на первый рейс на Вёшки поставили, а заместо меня тут Матвевна всем заправляла, — пояснила она. — Так ты, значит, ещё не знаешь, какое несчастье в Озерках-то сегодня стряслось?

— Нет… — Марья с тревогой посмотрела на кондукторшу. — А что?

— Пока тебя не было, тут такое приключилося, — беда, да и только! — поджав губы, Серафима трагически покачала головой, и солнечный зайчик Машиного настроения сам собой поблек. — На дальнем поле, которое за рекой, на том краю ваши озерковские сегодня траву подбирали на зиму. Уже почти всю покосили, осталась одна полоса у леса, когда всё это и произошло. Не знаю, кто у них там в этот раз был за старшего, — развела руками Серафима, — но только один из них поехал эту полоску добирать, а остальные стали подтягиваться к кромке, чтобы, значит, вместе потом к деревне. И чего они удумали… — Серафима изломала брови углом. — Вроде и не очень жарко было, хотя кто его знает, как оно в кабине, верно? Но только один из этих мудрецов решил забраться на крышу, ну, вроде как, чтоб проветриться.

— И что? — узкое личико Марьи побледнело.

— А то, что посерёдке поля висел пятитысячный кабель под напряжением, — громко выдала Голикова. — Тот, который за рулём, этого не видел, а тот, что на крыше, ему и в голову не пришло хорониться. Сел, ножки свесил, как на аттракционе, и закурил. Сам-то кабель до крыши не дотягивался, — доходчиво пояснила Серафима, — и трактор бы под ним как миленький прошёл, а до этого седока длины-то как раз и хватило, — густо вздохнула она. — То-олько этот верхолаз затянулся, как — вжих! — Серафима провела по воротнику ребром ладони, — кабель ему по шее так и прошёлся, как раз между рубахой и волосами.

— Насмерть? — бескровные губы Марьи дрогнули.

— Говорю тебе, там цельных пять тыщ было! — выпучила глаза Серафима. — Это что, разве игрушки? Мигом спалило, как головешку, считай, ничего от парня не осталось!

— Кто это был? — перед глазами Маши поплыли оранжевые и синие круги.