— Честно говоря, я толком-то и не поняла, там была такая страшеннная паника, что на дневной рейс к нам с Петровичем не село ни одного озерковского, и, если бы не Филька, прискакавший на остановку, мы бы так ничего и не прознали до самого вечера. А сама знаешь, с Фильки спроса никакого, он же бестолочь порядочная! Я ему — что да кто, а он ни мычит ни телится, — с досадой произнесла Серафима. — Слышь, Аким, а ты, часом, не знаешь, кого у вас в Озерках током шарахнуло?

— Как не знать? — продолжая обниматься с коробкой, как с родной, Аким неловко развернулся. — Люди говорят, вроде, Фёдора убило…

Пошатнувшись, мир раскололся на тысячи мелких осколков и, рухнув на Марью, вмиг похоронил её под своей тяжестью.

* * *

— Полечка-Полинка, папина картинка, — беззвучно прошептала Поля и, закрыв глаза, прижалась головой к окну троллейбуса.

Думать ни о чём не хотелось, хотелось просто ехать куда-нибудь, подпрыгивая на колесе и прислушиваясь к бестолковому бренчанию ходящих ходуном дверей. Ощущая внутри себя щемящую пустоту, Горлова вслушивалась в однообразное бряканье плохо прикрученных железок, и ей казалось, что огромный мир по какой-то странной, нелепой случайности вдруг сузился до размеров дребезжащего пространства троллейбуса, выхода из которого для неё уже не будет никогда. Старые гармошки дверей, шумно вздыхая, впускали спешащих по своим делам пассажиров и выплёвывали их обратно на тротуар, и ни одному из них не было никакого дела до того, что жизнь этой девочки с огромными голубыми глазами ангела покатилась под откос…

Полина опустила голову и посмотрела на зажатый в руке смешной четырёхкопеечный билетик. Интересно, если бы было можно обменять этот счастливый синенький талончик с шестью тройками подряд на один-единственный час настоящего счастья из своего прошлого, что бы выбрала она?

Перелистывая одну за другой порванные странички своей нескладной жизни, Полина вспоминала имена и лица людей, когда-то любимых ею, но не могла вспомнить никого, кто бы любил её саму.

К Кряжину её интерес испарился практически сразу после сакраментального «да» у алтаря, две недели брака с Берестовым не оставили в её памяти почти ничего, ни хорошего, ни плохого, а полгода фальшивого счастья с Ясенем обернулись для неё и вовсе кошмаром. Опустив руку в карман, Поля нащупала тонкий ободочек золотого колечка и горько усмехнулась. Да, Ясень заставил её заплатить за всех трёх мужей разом, вернее, за двух с половиной.

Внезапно перед глазами Поли совершенно отчётливо появился низенький круглый человечек с чёрной шапочкой на самой макушке. Сладко улыбаясь, он ловко хрустел сложенными в пачку незнакомыми цветастыми купюрами, и колбаски его толстеньких коротеньких пальчиков двигались в такт беззвучно шевелящимся губам. Конечно, это было глупостью, пустой выдумкой, но Полине отчего-то представилось, что странный незнакомый человечек считает вовсе не деньги, а пустые, потерянные дни её бестолковой жизни. Близко, будто наяву, Поля ощутила запах апельсиновых деревьев и увидела бездонную синь благословенных солнечных небес, до которых ей не суждено дотянуться.

Если бы можно было вернуться назад, она хотела бы снова попасть в тот день, когда, стоя на коленях, Ясень признавался ей в любви. Теперь, с высоты всего пережитого, она бы с удовольствием взглянула в его лживые глаза и, указав рукой на дверь, выгнала бы вон. Сжав билет в руке, Поля снова ощутила в горле горячий горький комок. Нет, этот человек не заслуживал того, чтобы тратить на него такой бесценный дар судьбы. Возвращаться в прошлое, чтобы снова пережить боль, которую хотелось бы похоронить в своей памяти навсегда, пожалуй, не стоило.

Счастье… А было ли оно вообще в её жизни? Светлое, воздушное, не оставившее в душе ни единой капли горечи и обиды, оно было, конечно, было, но слишком давно, так давно, что успело позабыться…

Полина погрузилась в воспоминания почти двадцатилетней давности, стараясь воссоздать по кусочкам тот единственный день, ради которого стоило бы вернуться в своё собственное прошлое и пережить всё заново.