Черпая сведения из своих новых познаний в древних языках и филологии, Блейд часто размышлял по поводу имен, пытаясь уловить тонкое различие между ними и прозвищами. Сначала ему казалось, что принципиальной разницы вообще не существует – ведь все так называемые «христианские» имена когда‑то несли смысловое значение. Скажем, Майкл означало на древнееврейском «Подобный Богу». Питер – «Скала» или «Камень» на греческом, а, к примеру, Маргарет – «Жемчужина» на латыни. Его собственное имя, Ричард, происходило от двух древнегерманских корней: «richi» – «Могущественный государь», и «hart» – «Сильный» или «Смелый»; Пожалуй, рассуждал он, если пытаться передать его имя одним словом, то лучше всего подошло бы «Властитель», ибо только сильный, смелый и могущественный вождь является истинным властителем – и над судьбами людскими, и над обстоятельствами. Что ж, один раз он уже был властителем целой страны – в древнем Тарне, завоеванном и сбереженном силой его рук ума… В Тарне, сокрытом в неведомых далях пространства и времени, где сейчас, возможно, правят его потомки…

Стараясь отвлечься от этих грустных воспоминаний, он думал о том, что греческие, иудейские и латинские имена были привнесены в разноязыкие толпы аборигенов и завоевателей Британских островов во времена римского господства. Слова, пришедшие из чужого языка, быстро теряли первоначальный смысл, превращаясь в замкнутую группу, строго определенную лингвистическую категорию, используемую лишь с одной целью – именования людей.

Да, настоящие имена, освященные древностью и традицией, всегда были оторваны от прежнего смысла передававших их звукосочетаний и письменных символов. Но даже в те давние времена, когда имя являлось еще и живым, используемым в повседневной речи словом, оно несло совсем иное значение, чем кличка. Возлюбленный Богом, Владетель Мира. Святой Воин, Сын Господа, Дар Аллаха… Могущественный Повелитель, наконец… Но никак не Кривой, не Пузо, не Хрящ и не Простак! В этом смысле хадры носили скорее прозвища, чем настоящие имена, получая их тогда, когда становилась явной некая характерная черта внешности или нрава. Любопытно, размышлял Блейд, сколько Косых, Хромых, Мохнатых, Пегих и Рыжих носится по океану под свист катразских ветров? Сколько Горлодеров, Уключин, Храпунов, Яликов, Жердей и Зубастых? Сколько Носачей?

Он ухмыльнулся, потерев переносицу. Носачей наверняка было немного – носы хадров походили на сплюснутые поросячьи пятачки или небольшие репки, торчащие среди волосяных джунглей. Навряд ли ему удастся разыскать тезку на каком‑нибудь корабле…

Хриплый рев боцманского горна, объявлявшего начало вахты, вырвал его из тихого мирка лингвистических исследований. Вместе с Пегим и Косым разведчик отправился в кормовое отделение трюма, к нужникам, заработав попутно пару плетей от Храпуна – для вящей бодрости. Незабвенная лопата и бадьи уже ждали его, словно два благоухающих символа послушничества.

– Вы, сопляки, будете таскать, я – грузить, – распорядился Пегий, старший по команде.

– С чего бы? – возразил Косой, уставившись одним глазом на тяжеленные бадьи, другим – на лопату. – Я таскал прошлый раз!

– Молчи, дерьмодав! – рявкнул Пегий. – Таскал, таскаешь и будешь таскать! Инструмент – он правильного обращения требует. А у тебя буркалы разбегаются, не можешь лопату до бадьи донести!

– Да я…

– Не спорь, друг мой, – произнес Блейд и, покопавшись в бездонных закромах своей памяти, добавил.