– Да я…

– Не спорь, друг мой, – произнес Блейд и, покопавшись в бездонных закромах своей памяти, добавил. – Labor est etiam ipse voluptas.

– Чего?

– Труд уже сам по себе – наслаждение. Расчавкал?

– Энто по‑каковски? – заинтересовался Пегий.

– По латински… В моих краях когда‑то жило племя таких двуруких. Правда, они больше любили воевать, чем работать.

– Навроде нурешников, что ль? – сморщился Пегий и бухнул первую лопату в бадью Блейда. – Те тоже все воюют. Рассказывал мне один… хрыло прибрежное… – Емкости Блейда были уже полны, и Пегий принялся за бадью Косого. – Не пашут, не торгуют и рыбу не ловят… только режут друг другу глотки… спаси нас Зеленый Кит… – бормотал он, наваливая Косому с верхом. – Ну, тащите, акулья требуха!

Блейд пошел вперед, с трудом пробираясь на палубу по узкому трапу и стараясь не плеснуть на ступени. Сзади недовольно шипел Косой.

– Погоди, выйдем на берег, я тебе покажу, старый пердун! Ишь, таскаешь и таскать будешь! Нашел дурака! Все по справедливости надо, по очереди, значитца… а кто не понимает, тому вломим… да, вломим… на берегу…

На корабле побоища не поощрялись. Но когда хадры делали остановки в островных гаванях, чтобы обменять ворвань, соленую рыбу, китовую кожу и кости на сухари, зерно, пиво и звонкую монету, экипаж сходил на берег и наступало время сведения счетов. Вдобавок, хадры были падки на спиртное; нескольких серебряных монет, которые составляли долю простых матросов и обычно спускались в кабаках, вполне хватало, чтобы подогревать страсти в течение недели или двух.

Во время пятого или шестого рейса на палубу Блейд наткнулся на Крепыша. Должность его приятеля была гораздо более высокой, чем у членов гальюнной команды: Крепыш присматривал за одним из оружейных складов. Сейчас он стоял у борта, нюхал ветерок и вглядывался в далекий горизонт. Блейду показалось, что хадр выглядит возбужденным.

– О, Носач! – губы Крепыша растянулись в улыбке. – Что, много дел? – он показал на бадью.

Блейд молча кивнул, дел на этот раз и впрямь было немало.

– Да, наши дерьмодавы жрут в три горла… ну, и все остальное в три задницы! – глубокомысленно заметил матрос. – Хорошая охота, много рыбы, полные трюмы, спокойное море. Самое время повеселиться!

– Повеселиться?

– Ну да! Где‑то поблизости лоханка Грудастой… Вот встретим ее и…

– И что будет? – спросил Блейд, поскольку приятель его сделал долгую паузу.

– Крепыши будут! Новые Крепыши, еть их промеж ушей! – заявил матрос и гулко расхохотался.

Блейд тоже захохотал, поставил бадью на палубу и хлопнул приятеля по спине. Тот, задыхаясь от смеха, пробормотал:

– А вот коли б ты… Носач… обратал бы какую девку… что б потом вышло, а? С тремя лапами… раз у вас было шесть… на двоих?

Эта шуточка показалась Блейду неаппетитной и, подхватив свои пахучие бадьи, он отправился дальше, к площадке, на которую надлежало вывалить ценный продукт для просушки. Вслед ему несся веселый гогот Крепыша.

* * *

Вечером, забравшись в койку, Блейд предавался медитации и невеселым размышлениям.

Два его естества, новое и старое, опять затеяли бесконечный спор. Несомненно, он очутился в унизительном положении – настолько унизительном, что хуже некуда.