На совете Суворов напомнил, что в эту войну русские войска уже дважды подходили к Измаилу и оба раза уходили от крепости. В третий раз остается или взять крепость, или умереть. «Трудности велики: крепость сильна, гарнизон — целая армия, но ничто не устоит против русского оружия. Мы сильны и уверены в себе!» — такими словами закончил речь Суворов. На самом деле, с приездом Суворова войска словно переродились, все были охвачены отвагой, верили в победу, мужественно готовились к беспощадному, кровопролитному сражению.

Кирасир (слева), драгун и гренадеры. Старинная акварель.

Русские воины, офицер-гренадер (в центре). Старинная акварель.

Гусары русской армии (слева направо): венгерский, молдавский, грузинские и сербский. Старинная акварель.

Суворов вышел из палатки, где заседал совет. Пусть генералы напишут на чистом листе бумаги свое мнение не под взглядом начальника; в такой момент каждым должна руководить лишь собственная совесть. Первым, по обычаю, писал свое мнение самый младший по чину. На совете им оказался бригадир Матвей Иванович Платов — генерал-майора он получит несколькими днями позже, за штурм Измаила; он станет потом героем войны с Наполеоном, атаманом Донского казачьего войска, генералом от кавалерии; военную службу Платов начал с тринадцати лет казачьим урядником, офицерский чин получил за боевые заслуги. Что же напишет этот безупречный воин? Платов написал: «Штурм!» Остальные участники совета — Потемкин, Самойлов, Кутузов, Тищев, Мекноб, Безбородко, Ласси, де Рибас, Львов, Арсеньев, Вестфален, Орлов — тоже высказались за штурм.

Удивительное дело, те же люди полмесяца назад приняли совсем иное решение. Почему так? Почему круто изменилось их мнение? Потому что появился среди них человек, который взял всю ответственность в сложных обстоятельствах на одного себя, а не разложил ее на всех поровну. И еще — они знали, что старый генерал уже принял решение и не отступит от него. Но самое решающее — Суворов на несколько голов возвышался над всеми ими, это было известно каждому и каждого делало сильнее; усилившись оттого, что ими руководил гений, они уже не сомневались, что преодолеют измаильские стены.

С рассветом 10 декабря русская артиллерия начала разрушать турецкие укрепления. Били батареи, недавно поставленные на флангах у Дуная, били пушки с острова Чатал, с больших речных судов — всего почти шесть сотен орудий. Канонада продолжалась до начала штурма — до рассвета 11 декабря.

Турки отвечали стрельбой. Одна их редкостная гаубица бросала на русские позиции пятнадцатипудовые ядра. К полудню турецкая артиллерия ослабила огонь, к вечеру и вовсе прекратила. Ночью из крепости доносился лишь глухой шум — турки делали последние приготовления к защите.

В три часа ночи на 11 декабря русские колонны пошли к крепости. Приблизилась к назначенным местам гребная флотилия. В 5 часов 30 минут войска с девяти направлений пошли на приступ.

«Небо было облечено облаками, — писал потом в донесении Суворов, — и расстланный туман скрывал начальное наше движение. Но вдруг с приближением первой и второй колонн неприятель открыл пушечную картечами пальбу, и ружейный огонь вокруг всего вала загорелся».

«Крепость казалась настоящим вулканом, извергавшим пламя, — писал другой участник штурма. — Мужественно, в стройном порядке, решительно наступали колонны, живо подходили ко рву, бросали в него свои фашины, по две в ряд, спускались в ров и спешили к валу; у подошвы его ставили лестницы, лезли на вал и, опираясь на штыки, всходили наверх. Между тем стрелки оставались внизу и отсюда поражали защитников вала, узнавая их по огню их выстрелов».

Первыми оказались в жестокой схватке колонны отряда генерал-поручика Павла Сергеевича Потемкина.