|
Когда Балкли вызвали для записи его показаний, он запротестовал, заявив, что до сих пор точно не знает, какие обвинения против него выдвинуты. Неизменно сознающий свои права, он сказал: «Я всегда думал – или по крайней мере об этом говорят законы моей страны, – что находящемуся в заключении человеку должны быть выдвинуты обвинения». Балкли пожаловался, что у него не было возможности должным образом подготовить защиту. Ему сказали, что сейчас ему просто нужно дать показания о причине кораблекрушения. Каждый раз, когда случалась потеря одного из кораблей Его Величества, проводилось расследование с целью установить, несет ли за нее ответственность кто-либо из офицеров или членов экипажа.
Капитан Чип был первым, кто дал показания. В ответ на вопрос, касающийся исключительно крушения «Вейджера», он выдвинул только одно обвинение: лейтенант Бейнс пренебрег своими обязанностями, среди прочего не сообщив, что плотник Камминс заметил землю за день до того, как корабль налетел на скалы. Судья спросил Чипа: – Обвиняете ли вы кого-либо из офицеров, кроме лейтенанта, в какой-либо степени соучастия в потере «Вейджера»? – Нет, сэр, за все это я их оправдываю, – ответил он. Вскоре настала очередь Балкли. Его тоже допрашивали только о потере «Вейджера». Судья спросил его, почему, до того как корабль сел на мель, он не пытался вместе с другими поставить его на якорь. – Трос был непригоден, – ответил Балкли. – У вас есть возражения по поведению капитана или офицеров или по его действиям во всем остальном, что направленно на благо и сохранение корабля и экипажа? На этот вопрос Балкли уже ответил, опубликовав свой журнал – на его страницах он явно обвинил Чипа в крушении, утверждая, что капитан отказался изменить курс из упрямства и слепого повиновения приказам. Эти недостатки характера, по мнению Балкли, только усугубились в ходе пребывания на острове. Поведение капитана подпитывало хаос, кульминацией которого стало убийство Козенса. Однако теперь, когда Балкли выступал перед тринадцатью судьями, он, казалось, почувствовал в судебном разбирательстве некую фундаментальную неправильность. Ему не предъявили обвинений в мятеже – да и вообще ни в чем. Ему словно предлагали негласную сделку. И вот Балкли, хотя и дал клятву говорить всю правду, да и вообще был не из тех, кто держит язык за зубами, решил кое о чем умолчать. – Ни одного офицера я не могу ни в чем обвинить, – сказал он. Так оно и шло. Плотника Камминса, которого считали одним из зачинщиков мятежа, спросили: – Можете ли вы обвинить капитана или кого-либо из офицеров в пренебрежении сохранностью корабля? – Нет, – ответил он, умолчав, что однажды прямо назвал Чипа виновником крушения. Вызвали боцмана Кинга. Среди потерпевших кораблекрушение он был одним из самых непокорных – украл спиртное и офицерскую одежду, даже ударил Чипа. Впрочем, Кингу не было предъявлено ни единого обвинения, его просто спросили: – У вас есть в чем обвинить вашего капитана… в связи с потерей корабля? – Нет, капитан вел себя очень хорошо. Мне не в чем обвинить ни его, ни любого другого офицера. Когда настала очередь Джона Байрона, его не спросили об ужасах, свидетелем которых он стал, – темных деяниях, на которые, как он узнал, способны люди, почитавшиеся джентльменами. После нескольких технических вопросов о работе корабля его отпустили. Лейтенант Бейнс был единственным, кому вообще предъявили какие-либо обвинения. Он настаивал на том, что не сообщал Чипу о появлении земли, поскольку принял точку на горизонте за облака. – В противном случае я бы непременно сообщил капитану, – сказал он. |
