Чип находился в большой каюте, по которой словно ураган прошелся – вещи были разметаны. В дневнике Балкли часто жаловался на офицеров «Вейджера» (боцман – скверный, штурман – никудышный, а лейтенант – еще никудышнее), зародились у него определенные сомнения и в отношении нового капитана. Чип расхаживал с тростью с серебряным набалдашником. Он казался все больше и больше одержимым победой над стихиями и выполнением своей славной миссии. Балкли не доверял Чипу, сетуя в дневнике, что капитан часто не советуется с офицерами, а на любого, кто выражал опасения, набрасывается.

После того как Балкли сообщил о ситуации с катером, Чип приказал попытаться спасти судно и подтянуть опасно раскачивавшийся утлегарь. Позже Балкли с удовлетворением отметил в дневнике, что именно он спас катер и закрепил утлегарь.

Порой свирепость ветров вынуждала «Вейджер» и другие корабли сворачивать паруса. В таком состоянии суда были неуправляемы, и в какой-то момент для поворота «Центуриона» коммодору Ансону пришлось послать нескольких марсовых на реи, чтобы те, держась за канаты, ловили ветер телами. В лица, грудь, руки и ноги дул ураган, и каждый из них напоминал обветшалый парус. С необычайной отвагой люди обледенелыми, сгибаемыми ветром телами противостояли буре достаточно долго, чтобы Ансон мог маневрировать кораблем. Увы, один матрос сорвался и упал в бурлящий океан. Быстро развернуться, чтобы его спасти, было невозможно, и люди беспомощно смотрели, как он плывет, лихорадочно пытаясь догнать корабль, ведя героическую, одинокую войну с волнами. Наконец бедняга скрылся из виду – слишком быстро шло судно. «Он мог еще долго продолжать понимать ужас своего безнадежного положения», – заметил преподобный Уолтер.

Позже рассказ Уолтера прочитал знаменитый поэт XVIII века Уильям Купер и написал стихотворение «Смытый за борт», в котором изобразил судьбу моряка:

Балкли и другие выжившие плыли дальше. Мало того что они страдали от цинги, у них еще и заканчивались свежие припасы. Сухари «настолько изъели черви», писал Томас, что «от них не осталось почти ничего, кроме пыли, в которую они тотчас и превращались от малейшего удара». Скот забили, а соленая «говядина и свинина тоже прогоркли и протухли настолько, что хирург запрещал нам употреблять их в пищу, утверждая, что это хотя и медленный, но верный яд». На некоторых кораблях оставалось всего несколько бочонков питьевой воды, и капитан Мюррей признался, что, «если бы Богу не было угодно» забрать так много своих людей через болезни, они все умерли бы от жажды. Один матрос на «Центурионе» настолько повредился умом, что его пришлось заковать в кандалы. Сами же корабли – последняя защита людей от сил природы – начали разваливаться.

* * *

Сначала на «Центурионе» разодрался прямой парус марсель, практически разлетевшись на куски. Потом лопнули несколько вант, толстых вертикальных канатов, поддерживающих мачты, а вскоре после этого волны разрушили уборные – прямоугольные будки туалетов на палубе, – вынуждая людей справлять нужду в ведра или прямо в море, нависая над перилами. Потом в корабль ударила молния. «По нашей палубе пробежал неприметный огонь, – писал гардемарин Кеппел, – и взорвался с грохотом пистолетного выстрела, поразив нескольких наших матросов и офицеров с такой ударной силой, что все были сплошь в синяках». «Сумасшедший корабль», как назвал «Центурион» преподобный Уолтер, начал крениться. Трясся разболтавшийся в креплениях гордый лев.

На других кораблях офицеры составили собственную многостраничную «ведомость поломок», где скрупулезно перечислили порванные снасти: бакштаги, гитовы, гордени, фалы, брасы, – а также кромки парусов, шкаторины, и грузоподъемники-тали, сломанные трапы-сходни, печи, ручные насосы, решетки.