|
– Что они о себе возомнили, чтобы врываться ко мне ночью и требовать, чтобы я передал им все права на этих никому не нужных, несчастных детей? – Отец, я не понимаю, в чем дело. Прошу, объясни же мне наконец! – Витторио, завтра с первыми же лучами солнца ты должен отправиться во Флоренцию с письмами, которые я подготовлю сегодня. Для этой борьбы мне понадобятся не только сельские священники. А теперь иди и готовься к путешествию. Внезапно он посмотрел вверх и словно прислушался к чему-то, затем огляделся вокруг. Я видел, как за окнами меркнет свет, а сами мы постепенно превращаемся в не более чем туманные силуэты. Я поднял сброшенный отцом на пол канделябр. Вынимая из канделябра одну из свечей и зажигая ее от факела у дверей, я не переставал наблюдать за отцом со стороны, равно как и пока нес свечу о6ратно, а затем зажигал от нее все остальные потухшие свечи. Какое-то время он прислушивался, молчаливый и встревоженный, а затем, не издав ни ма-лейшего звука, поднялся с места и оперся кулаками о стол. Похоже, он даже не обратил внима-ния на горевшие свечи, ярко озарявшие его потрясенное, измученное лицо. – Что ты слышишь, мой господин? – спросил я, бессознательно употребив формальное об-ращение. – Страшные бедствия… – прошептал он. – Пагубные невзгоды, которые лишь Бог смог вы-нести из-за наших грехов. Тебе следует хорошо вооружиться. Приведи в церковь свою мать, бра-та и сестру. И поспеши. Солдатам приказания уже отданы. – Может быть, следует принести немного еды, хотя бы пива и хлеба? – спросил я. Он кивнул, хотя вряд ли это его беспокоило. Меньше чем через час мы собрались в церкви, вся семья полностью, включая пятерых дядьев и четырех теток, а еще с нами были теперь две няньки и Фра Диамонте. Вперед, как для мессы, вынесли маленький алтарь с тончайшей, украшенной вышивкой напрестольной пеленой и массивными золотыми канделябрами с зажженными свечами. Распятие Господа нашего Христа засияло на свету – древний, выцветший и истончившийся со временем резной образ, который висел на стене со времен Святого Франциска, после того как, по преданию, два столетия тому назад великий святой останавливался в нашем замке. То был обнаженный Христос, каким часто его изображали в старину, и фигура истерзанно-го мученика не имела ничего общего с крепкой, исполненной чувственности плотью какую изо-бражают на современных распятиях. Наша реликвия поразительно не соответствовала веренице выстроенных как на парад святых в сверкающем алом и золотом убранстве – творениям пригла-шенных отцом флорентийских живописцев. Мы сели на простые, некрашеные, внесенные для нас скамьи. Никто не проронил ни слова, ибо в то утро Фра Диамонте отслужил мессу и поместил в дарохранительницу Тело и Кровь Господа нашего. Отныне нашу церковь можно, как и прежде, с полным правом называть Домом Господним Мы успели-таки вкусить хлеба и выпить по глотку пива возле передних дверей, но все происходило в полном молчании. Только отец время от времени выходил из храма, бесстрашно пересекал ярко освещенный внутренний двор и созывал своих солдат из башен и со стен, а иногда даже сам взбирался на стены, дабы собственными глазами убедиться, что все находится под надежной защитой. Мои дядья пришли в полном боевом облачении, тетки пылко молились, перебирая четки, Фра Диамонте пребывал в замешательстве, а мать ни на шаг не отходила от перепуганных младших детей, хотя сама была бледна как смерть и мучилась дурнотой – возможно, причиной тому было дитя в ее чреве. Казалось, ночь пройдет без неприятностей. Примерно за два часа до рассвета меня вывел из легкой дремоты ужасный крик. Отец сразу вскочил на ноги, остальные мужчины тут же выхватили мечи и крепко сжали рукоятки узловатыми от старости пальцами. Крики в ночи звучали все громче, они доносились отовсюду, со стороны сторожевых по-стов раздавались сигналы тревоги, на всех башнях беспорядочно трезвонили старые колокола. |
