Можно было бы вообще так и играть до конца эту роль роковой юной блондинки — ведь местные врачи не поняли бы жену, которая бросила истекающего кровью мужа и уехала.

— Девушка, вам кого?

— Я приехала к раненому Решетняку.

— Мы пропускаем только близких родственников.

Елки зеленые! Ну и порядки пошли в сельских больницах! Уж если и здесь ввели пропускную систему!.. Еще не хватало, чтобы Шура потребовала у меня документы.

— Ни фига себе! — "юным" голосом капризно проговорила я. — Звонят, я еду в такую даль, а теперь меня ещё и не пускают.

— Вы — сестра больного?

— Я — его жена.

Отчего-то мое известие так ошеломило Шуру, что у меня появилась надежда: документы показывать не придется. Она быстро ушла куда-то, бросив мне на ходу:

— Минуточку!

Интересно, какой она представляла себе жену Артема? Хуже? Лучше? Старше?

Шура вернулась и почти скороговоркой проговорила:

— Всеволод Илларионович — лечащий врач вашего мужа и главврач больницы — попросил вас прежде пройти к нему. Его кабинет — налево по коридору.

У кабинета главврача меня неожиданно охватила робость. Вдруг операция Артема прошла вовсе не так успешно, как мне рассказывали? И сейчас врач скажет мне что-нибудь страшное… Иначе, зачем ещё я ему понадобилась?!

Определенно, в последнее время со мной происходит что-то неладное. То в самую трудную минуту я становлюсь спокойной как слон, то ни с того, ни с сего начинаю трястись, как в лихорадке. Чего мне бояться какого-то главврача?!

Сжав зубы, я заставила себя поднять руку и решительно постучать.

— Входите!

При виде меня Всеволод Илларионович — наверное, он здесь один такой: значительный, импозантный — поднялся и вышел из-за стола. Это был тот самый врач, который воспринял меня как любовницу Артема. По крайней мере, я его отношение к себе так поняла.

Он подошел поближе, оглядел, едва сдерживаясь, чтобы не улыбнуться и довольно покивал головой.

— Значит, это все-таки вы!

Пришлось согласиться, что я — это я. И снять темные очки, чего при Шуре я не стала делать.

— Я хотела бы объясниться, — робко начала я.

— Не надо, — сказал он.

— Но вы можете подумать, что я бросила истекающего кровью мужа на чужих людей…

— Для настоящей медицины нет чужих и своих, все больные — просто пациенты.

— В идеале.

— Пусть будет, в идеале, — согласился он. — Но а сейчас-то переодевание зачем?

— Хочу мужа порадовать.

— Что ж, это ему не помешает. Кажется, он заскучал, не успев прийти в себя. И я его понимаю.

— Зато я не понимаю, — не выдержала я, — что вы можете понимать, не зная, что с нами случилось.

Вот это я накрутила! Но меня возмутила самоуверенность врача. Он не захотел даже выслушать моих объяснений.

— Почему же, не знаю. Лев Гаврилович мой хороший приятель. Вообще-то свои служебные тайны он со мной не обсуждает, но если случается что-то неординарное и в чем нет большого секрета, рассказывает. И временами он даже позволяет мне пофантазировать, выдвигать свои версии того или иного происшествия. Вы ведь знаете, о ком я говорю?

— О Могильном, — кивнула я.

— Несмотря на свою зловещую фамилию, Лев — очень оптимистичный человек… Минуточку, а то я забуду!

Всеволод Илларионович вернулся к своему столу, открыл ящик и достал из него пачку денег.