— Точно не я, — засмеялся мужчина.
Калинка похолодела, наконец, соображая. И в самом деле, откуда у придворного Мираниса может быть такая власть — подчинять себе зверей в Виссавии? И кто из свиты принца может сказать «наших гостей»? Да и кто осмелится смотреть пусть даже на недолугую, а все же на принцессу, так, как смотрел этот незнакомец? Кто осмелиться протянуть руку, чтобы освободить вихрь влажных волос, позволить ему рассыпаться по плечам? Кто на заявление:
— Мне холодно! — осмелился бы сказать:
— А счас будет жарко.
И в самом деле — жарко. И ночь из мокрой, промозглой, вдруг становится теплой, летней. И только сейчас замечает Калинка, что живой этот лес. Красивый, гораздо более красивый, чем то, что она видела в Кассии. Что по берегам реки растут огромные, белоснежные цветы. Что испускают они нежный, чарующий аромат, от которого кружится голова, но еще больше кружится голова от его теплых губ.
Она бы упала, но руки его держат.
Она ответила бы на поцелуй, но… лес был пуст.
Боги, она и не знала, что разочарование может быть таким острым, может так ранить сердце!
Шуршит в ветвях деревьев легкий ветерок. С тихим плеском разбиваются о берег серебристые волны. Калинка вздрагивает, когда за ее спиной раздается холодное:
— Я проведу вас в замок.
— Кто это был?
— Я прошу вас идти за мной, — настойчиво отвечает беловласый юноша в темном плаще. Виссавиец. — Я прошу вас забыть об этой ночи.
— Даже не надейся. Буду стоять здесь и ждать!
— Напрасно. Он больше не придет. Он приказал мне провести вас в замок.
Когда Калинка злая, оборванная, мокрая, появилась посреди зала, стало вдруг тихо. Совсем тихо. На ступеньках ведущей на второй этаж лестницы показался принц. Быстро спустившись, он схватил беглянку за руку, бросил белобрысому виссавийцу:
— Спасибо! — и потянул ее наверх.
— Пусти! — шипела Калинка, но устраивать скандал на глазах всего двора побоялась.
— Поговорим, сестренка, ой как поговорим!
— Не о чем мне с тобой разговаривать.
— А я думаю, есть о чем.
Они уже дошли до ее покоев, как она поняла. Вывернулась из рук принца, оставив ему мокрый плащ, хлестнула его по лицу и, прокричав:
— Посмеялся! Наказал меня! Послал своего телохранителя?
Ненавижу тебя Мир, слышишь, ненавижу! — вбежала в свои покои и хлопнула дверью.
— Ничего не понимаю! — пожал плечами принц. — Но завтра я вернусь в Кассию. Наконец-то!
Глава 10. Рина
Первой полетела в стену нефритовая чаша. Не успели коснуться пола осколки, как Арман вслед за чашей отправил книгу, за ней шкатулку, за ней…
Что-то скользнуло по комнате, метнулось в ноги, обняло колени:
— Не надо, мой архан, — молил хариб. — Не надо…
— Нар, они моего брата… — прошипел Арман. — Суки!
— Знаю, мой архан!
— Я… отдал принцу самое дорогое, брата… а они!
— Мой архан…
— Пусти! Все ему скажу!
Скажет, что ошибся. Что Рэми место тут, в Виссавии, а не возле принца! И плевать ему, что Мир — принц. Рэми его брат!
— Пусти, я сказал!
И Лерину скажет. В морду даст! За «перестарался». За Рэми, что валяется в горячке!
— Пусти!
И Тисмену врежет. Какой он, к богам, целитель! Рана кровоточит, Рэми всю ночь бредит, а «целитель» лишь руками разводит. |