— Ну да, Арман действительно более красив, чем я, — насмешливо ответил Мир. — Наверное, это ему следовало родиться принцем. Но увы. Это всего лишь дозорный, и он сейчас простится с моей гостьей и оставит нас наедине, не так ли?

Мир говорил спокойно, вежливо, но Арман уловил в словах друга тщательно скрываемое раздражение.

— Да, мой принц! — он поклонился девушке, потом Миру, и стрелой вылетел из покоев брата.

Позднее, прыская в лицо холодной водой, он молился только об одном: чтобы Миранис согласился… остаться в Виссавии. И чтобы еще раз увидеть Рину, младшую сестру вождя.

На что он надеется?

— О чем ты думаешь, Арман? — сказал он сам себе. — Она не для тебя.

Разум соглашался. А сердце? Впервые в жизни сердце старшого бунтовало против разума.

— Мой архан, — тихий голос хариба заставил Армана вздрогнуть. — Вашему брату гораздо лучше…

— Спасибо, Нар, — Арман вспомнил, как отшвырнул недавно хариба, как тот неловко упал, ударяясь спиной о дверь, и быстро добавил. — Я приказываю тебе сходить к целителю. И прости…

— …мой архан…

— …прости, я не должен был. Больше этого никогда не повторится. Даю слово.

Ударить хариба… который предан ему душой и телом… Какой стыд.

Было темно и прохладно. Игна попала голой лодыжкой в что-то колючее и зашипела от боли, осторожно выпутывая ногу из зарослей ежевики.

— Пошли домой! — начал канючить братишка.

— Какое домой! — закричала девушка, наскоро залечивая царапину. Учитель доволен не будет: мало того, что влипла в ежевичник, так еще и сил слишком много на исцеление потратила, а ведь завтра посвящение. — Впервые за много дней не было бури.

Понимаешь? И вообще, не ты ли хотел посмотреть на кассийцев?

Хотел…

— Ну, хотел, — не унимался не по годам умный братишка. — Глупость хотел. Темно, еще шею сломаешь… а я перехода делать не умею.

А она умеет? Вместо того, чтобы вывести их прямо к замку, попала в лес. Где замок она понятия не имеет, и как вернуться назад, сказать по правде, тоже не совсем…

— Ишь ты какой! Не о сестре думаешь, а о переходе! Домой не попадешь, в теплую кроватку?

— Тише!

Игна, услышав то, что давно услышал более чувствительный братишка, застыла, осторожно толкая брата в сторону противоположную ежевичнику. Сразу вспомнились предупреждения старших: кассийцы на них не похожи. Они циничны и злы, способны на нечто, о чем воспитанной виссавийке знать не полагается… Игну всегда интересовало до жути, что это за «нечто», о чем, закатывая глаза, так любила распинаться долгими вечерами целительница-мать.

— Они как хищники. Едят мясо других животных, но не это самое страшное — они «едят» друг друга. Наслаждаются чужими страданиями. Когда я подхожу к такому человеку, мне его не исцелять, мне его убить хочется. Их жертвы… они не лучше. С таким же удовольствием, как и их мучители, истязают слабейших.

Для их женщин избавиться от ребенка — нормально. Их жрецы убивают детей, родившихся вне брака. Если такой ребенок даже выживет, то лучше ему не будет — его просто «сожрут». Я не понимаю жестокости этих людей. Не понимаю, как можно другим причинять боль и этим наслаждаться… Я не понимаю, как можно спать с мужчиной, его ненавидя.

— Мама, а что значит «спать с мужчиной»? — перебила однажды словесный поток матери Игна.

Мать как-то смутилась, потом на лице ее появилась странная улыбка, щеки порозовели, и она ответила гораздо мягче:

— Сама узнаешь, детка, когда время придет.