«Да разве вы и без того не ограблены? Разве не обмануты и не унижены так, как никогда не были унижены даже рабы?» – хотелось крикнуть Иосифу, глядя на голодных, измученных людей.

– Есть ли среди вас тайные полицейские и агенты?

Люди насупленно и угрюмо молчали.

– Сказано вам, сукины сыны! – заорал майор. – Или не видите, кто перед вами? Порки захотелось? Тюрьмы?.. Тайные полицейские, секретные осведомители и агенты, три шага вперед, арш!

Большая половина толпы приблизилась на три шага.

– Все имеющееся в карманах оружие сложить на землю! – скомандовал Иосиф.

Образовалась куча из ножей, плеток и увесистых камней.

– Вы арестованы, – сказал Иосиф тайным полицейским и прочей сволочи. – Идите домой. И горе тому, кто поднимет руку на односельчан… Кру‑гом! По домам!..

Иосиф призвал оставшихся крестьян спасать отечество.

– Разбирайте оружие, оно ваше! И защищайте свою свободу!

Никто из людей даже не шелохнулся. Иосиф вновь воззвал к справедливости и правде, но результатом было то же – недоверчивое молчание. Наконец старая женщина, протянув крупные, узловатые руки, сказала:

– Нам бы, господин, хотя бы одну коровку на село. Детки умирают без молока‑то…

Машина мчалась на предельной скорости. Иосиф вздыхал, глядя за окно, дума его была занята судьбою несчастного народа, из которого изверги вытянули всю душу.

А владелец поместья и полицейский, напялившие прозрачные маски, до неузнаваемости изменившие их лица, довольно ухмылялись.

– Ну, что, убедились в полной бесперспективности своей затеи? – спросил владелец поместья. – В среде аборигенов не осталось ни единого высокого побуждения…

«Десятилетиями уничтожали все самое талантливое, здоровое и самобытное, а теперь изображают несчастное положение народа как итог его собственной глупости, лени и равнодушия…»

Иосифа мучил вопрос: как пробудить самосознание, как вырвать несчастных из лап обмана и самообмана? Догадывался он, что люди более всего люди, когда свободно служат свободной мечте, но распад нравов достиг уже предельной стадии, – о свободной мечте, видимо, не могло идти и речи.

«Каким же судом нужно судить банду, высосавшую из народа все живые соки, оскопившую его волю, подменившую желания, лишившую своих мыслителей, поэтов, ученых и проповедников? Воистину, гнусное преступление заслуживает самой жестокой кары…»

– Если хотите продлить существование этого племени, остается единственный путь: крепить узы дружбы с нами, – сказал майор. – В своем поместье вы сможете проводить любые социальные эксперименты, при условии, конечно, что ни одно слово пропаганды не перейдет через заборы… Вы получите любимый уголок, потому что вся страна – это огромная навозная куча, и если еще удается выращивать овощи, то только благодаря нашим неусыпным стараниям…

9

Столица встретила пустынными улицами и серыми подслеповатыми окнами.

Иосиф велел подъехать к тюрьме и распорядился привести заключенного, с которым сидел в камере. Он подумал, что человек, много рассказывавший о бедствиях людей, поможет в борьбе за их освобождение.

Майор написал записку, Иосиф, проверив, передал ее шоферу, шофер побежал по ступенькам и вскоре вернулся в сопровождении заключенного, по виду почти и не изменившегося.

Иосиф помнил даже, как зовут этого человека, необыкновенно вдруг оробевшего.

– Ну, вот, Бар, окончились твои мучения. Поедешь со мной. Вместе подумаем о том, как освободить из темницы остальных заключенных.

– Да, да, конечно, – пробормотал Бар.