Как только Эльфейм вышла к мужчинам и кентаврам, которые, нервничая, сгрудились в нескольких шагах от входа, наступила тишина. Почти все они привыкли к виду молодой Богини, но ее внешность все же поражала их, а этим необычным утром она выглядела еще более экстраординарно, чем всегда. Лицо Избранной сияло, ее кожа будто пылала. Многие молодые люди и кентавры поймали себя на мысли, насколько она хороша собой. Когда ее полные, чувственные губы изогнулись в сияющей улыбке, многие из собравшихся мужчин почувствовали ответный отклик в крови, совсем ненадолго, пока не напомнили себе, что не могут желать Богиню, сошедшую на землю. Неважно, насколько она привлекательна.

Когда Эльфейм заговорила, ее голос воспламенил собравшихся, как факел:

— Нас приветствуют все — от почек на ветвях и поющих птиц до шепчущего ветерка и колонн. Сами камни замка Маккаллан рады нам. Мы восстановим его из руин.

Она вскинула руки над головой и воскликнула:

— Радуйтесь! Это будет нашим домом!

Ее руки покалывало от жара. То же самое девушка чувствовала, когда положила ладони на поверхность колонны.

Собравшиеся как один отреагировали не столько на ее слова или на идею восстановить замок Маккаллан, сколько на нее, свою волнующую Богиню. Они хором выкрикивали слова одобрения, заставлявшие древние стены снова отзываться эхом, ликующими звуками пробуждения.

Спрятавшись между деревьями, Лохлан наблюдал за собравшимися. Люди и кентавры — юные и гордые. Он видел, как пылал огонь в их крови, когда они отвечали на ее слова. Фоморианец узнал девушку, потому как ему было известно, что она здесь. Но при виде ее он задрожал.

Эльфейм выглядела гораздо живее, чем в его мечтах. Глядя на нее, он понял, что до сих пор не мог постичь до конца всю степень красоты.

Ее тело! Оно излучало страсть и загадочную силу. Глубоко внизу живота он почувствовал прилив желания. Его кровь бежала горячо и сильно. Лохлан возбудился, почувствовал, что его массивные крылья затрепетали и начали подниматься. Он быстро заставил себя отвести от нее взгляд, чтобы взять желание под контроль.

Боль пронизывала виски, распространялась по всему телу. Ее разносила сильно и горячо пульсирующая кровь. Тело боролось против контроля, но, как и всегда, Лохлан прибегнул к тому человеческому, что в нем было, чтобы заглушить темные импульсы. Жар в крови постепенно стихал. Его крылья снова затрепетали, прежде чем аккуратно свернуться на спине.

Он не обращал внимания на знакомую боль, которая продолжала отзываться эхом, подобно фантому, в его мозгу.

Теперь Лохлан полностью контролировал себя и осмелился снова взглянуть на нее. В тот же миг она подняла руки над головой, и собравшиеся закричали в ответ. Он улыбнулся, показав длинные, опасные на вид клыки. Эта девушка сделала так, что ему тоже захотелось кричать. Фоморианец был прав, что пришел сюда один. Другие вряд ли могли это понять. Но при мысли о соплеменниках его охватила волна отчаяния. Он всегда мог чувствовать их потребности, боль, веру в него. Лохлан задрожал и заставил себя забыть об этом. Не теперь. Сейчас он не мог думать о других. Не теперь, когда все, что было в нем благородного, верного, человеческого, хотело помчаться к ней и сказать, что она заполняла его мечты и сердце с тех самых пор, как он себя помнил.

Лохлан устало вздохнул и провел рукой по лицу. Он не мог пойти к ней. Не в открытую. Не сейчас. Они будут видеть в нем только фоморианца и убьют его. Лохлан не сможет сражаться за нее сразу со всеми. Неважно, как отчаянно он стремится к ней.