Барракуда считал себя мастером и требовал оценки своего мастерства. Прозябать в услужении, подобно Чалому, он не собирался. Удовлетворение же его амбиций могло быть выражено лишь в признании равенства, и только сейчас, иначе в случае провала Язон испарится, проведет остаток бренной жизни за бугром и едва ли когда‑нибудь вспомнит того, кому не раз был обязан своим спасением. А он… Что будет с ним, Барракудой? На что списать все эти годы преданного служения, какими бы суммами ни исчислялись подачки?
Барракуда молчал, предоставляя самому Язону оценить это молчание. И шеф его понял.
– Чего ты хочешь? – спросил он напрямую заметно упавшим голосом.
Барракуда на него не смотрел. Молча допил пиво, поставил бутылку на полированную крышку письменного стола.
– Гарантий, – сказал он твердо.
– И в чем они?
– Вам решать.
– Я подумаю, – выдержав долгую паузу, подвел черту Язон.
И тут прозвучало то, что в другое время могло стоить Барракуде места, причем не в АО у Язона, а под солнцем.
– Я тоже, – он посмотрел в застывшие зрачки хозяина.
Игра в гляделки кончилась его победой.
– Ну, хорошо, – согласился Язон, отводя взгляд. – На этой неделе уедем во Франкфурт. Если хочешь, можешь оставаться там, работой я тебя обеспечу. Там же положу пять процентов от стоимости переправленного груза.
Барракуда улыбнулся.
– Пятьдесят, Валентин Иванович, – сказал он тихо и вкрадчиво.
– ???
– Пятьдесят. И не груза. А той части акций, которыми владеете вы.
Такое Язону не могло привидеться и во сне. Вслед за подобным соглашением должен был последовать брудершафт. Они становились партнерами.
– А срок ты со мной разделить не хочешь? – горько усмехнулся он, предчувствуя поражение.
– Вам срок не грозит, Валентин Иванович. Вы это прекрасно знаете. Так вот, я хочу, чтобы он не угрожал и мне.
– Ты что‑то знаешь?
– Догадываюсь. Но для начала стоит поговорить с леди.
Язон встал, снял халат. От его желания уже ничего не зависело. Нужно было выбираться из проруби, пока течением не затянуло под лед. А для этого все средства, хороши.
Так или иначе, разговора с той, которая была для него так дорога еще вчера, а сегодня безнадежно потеряна, не избежать. Тяжело ступая вслед за Барракудой по скрипучим тяжелым ступеням, Язон вдруг подумал, что с сегодняшнего дня в жизни его начался период, название которому – старость.
«Леди» сидела на табуретке возле подоконника, пристегнутая наручником к батарее. Тушь, размазанная по красному, разгоряченному лицу, удлиняла разрез ее глаз, ноздри зло раздувались, от чего в профиль она была похожа на лису, окруженную злыми волками. На пришедших не взглянула, лишь слегка наклонила голову и развернулась на полкорпуса к окну.
– Сними браслет, – тихо сказал Барракуда Шарову.
Освобожденная рука повисла плетью. Шаров повернулся к Барракуде, прижимая к подбородку окровавленный платок. Тот улыбнулся, кивнул напарнику на дверь.
Остались втроем. Язон прошел за длинный дощатый стол с накрахмаленной скатертью.
– Извини, что не дал выспаться, – сказал он, выдержав паузу. – Уж больно не терпится послушать о твоих ночных приключениях.
Она не отвечала и по‑прежнему не поворачивала головы в его сторону.
– Светик, у нас очень мало времени, – извиняющимся тоном заговорил Язон и щелкнул крышкой карманных часов. – Если тебе трудно говорить, Барракуда поможет.
– Скоты! – наконец сквозь зубы сказала она, дрожа от негодования. – Какие же вы все скоты!
– Ну, вот это совсем другое дело! – обрадовался Язон. |