— Скажу вам вот что. Я дам завтра телеграмму Хомеру Чандрасекхару. Может быть, он внесет кое-какую ясность в это дело: почему Оуэн прибыл на Землю, подстриженный не в «полосу» и почему вообще он вдруг оказался на Земле.

Ордаз пожал плечами. Он поблагодарил меня за те хлопоты, что я на себя взял, и дал отбой.

Кофейный грог все еще был горячим. Я залпом пропустил его в желудок, смакуя сладковатый и одновременно горький привкус, пытаясь позабыть о том, что Оуэна уже нет в живых, и вспомнить его таким, каким он был, когда я его знал. У него всегда были слегка припухлые щеки, от чего лицо его казалось еще более круглым, но, насколько мне помнилось, он никогда не набирал ни одного лишнего фунта веса и никогда не терял ни единого. Он мог срываться с места и мчаться, как гончая, когда такая необходимость у него возникала.

А вот теперь он стал ужасно худым, а его предсмертная ухмылка была преисполнена просто-таки непристойной радости.

Я заказал еще одну порцию кофейного грога. Официант, как заправский фокусник, удостоверился, что все мое внимание приковано только к нему, прежде чем поджег подогретый ром, а затем начал его наливать с высоты почти в треть метра над чашей. Такую жидкость просто невозможно пить медленно. Она легко соскальзывает вниз по пищеводу. Кроме того, если станешь долго ждать, то грог может остыть. Ром и крепкий кофе. Вот такое сочетание позволяет оставаться и прилично пьяным, и, одновременно с этим, не мешает довольно связно мыслить в течение нескольких часов.

Полночь застала меня в баре «Марс» за стаканом виски с содовой. А до того я прыгал, как кузнечик, из одного бара в другой. Ирландский кофе у Бирджина, холодные и курящиеся варева в «Лунном море», виски и дикая музыка в «По ту сторону». Я никак не мог напиться и никак не мог поймать верное настроение. Будто какой-то непреодолимый барьер мешал мне нарисовать цельную картину, которая воссоздала бы то, что я хотел.

И этим главным препятствием было воспоминание о покойном Оуэне, ухмыляющемся в своем кресле, с электрическим шнуром, идущим прямо ему в мозг.

С таким Оуэном я никогда не был знаком. С таким я никогда не встречался и ни за что не захотел бы встречаться. Переходя из бара в ночной клуб, из ночного клуба в ресторан, я повсюду старался убежать от этого жуткого образа, дожидаясь, когда алкоголь сам взломает барьер между настоящим и прошлым.

Вот поэтому я и сидел за столиком в самом углу, окруженный объемными изображениями марсианских пейзажей, каких там на самом деле никогда не существовало. Это был Марс с хрустальными башнями и бесконечными, прямыми, как стрела, синима каналами, шестиногими злобными тварями и невообразимо прекрасными, невероятно стройными мужчинами и женщинами, которые взирали на меня издалека. Интересно, грустным или забавным показалось бы все это Оуэну? Он видел пейзажи настоящего Марса, и они не произвели на него особенного впечатления.

Я теперь дошел до той стадии, когда время становится прерывистым, потому что в сознании появляются пробелы длительностью в секунды и минуты между событиями, которые ты еще в состоянии воспринимать. Где-то как раз именно в одно из таких прояснений сознания я обнаружил, что пристально гляжу на сигарету. Она уже горела между моими средним и указательным пальцами, больно обжигая их.

Я глядел на этот уголек между своими пальцами и чувствовал, как нужное настроение все-таки понемногу стало овладевать мной. Я был теперь абсолютно спокоен, река времени подхватила меня, я затерялся где-то в ее течении…

Два месяца мы добывали руды из обломков скал в этой нашей первой после аварии экспедиции. Назад, на Цереру, мы вернулись груженные золотом пятидесятипроцентной чистоты, гарантированно пригодным для защитного покрытия проводов и соединительных контактов. К полуночи мы освободились от дел и были готовы отпраздновать свою удачу.