Их несчастья сделались теперь для меня не некоей абстракцией, а совершенно конкретным явлением с тихими, вялыми детьми, некрасивыми, изношенными жизнью женщинами, мужчинами с бледной кожей и потухшими глазами. Было понятно, что если до осени их не перебьет карательный отряд, то зимой они наверняка погибнут от голода и холода.

    Я плохо ориентировался в нынешней реальной жизни, совершенно не знал законов и, соответственно, обходных путей. Как мне казалось, единственный выход для крестьян был в легализации, но для этого нужно было хорошо разбираться в обстановке и знать, что делать.

    Почему-то в нашем славном отечестве простому человеку во все времена, куда ни кинь, везде выходит клин, а реальные выходы можно найти только в обходах наших неизменно самых лучших и самых гуманных законов. Как будто «национальная идея», за которую ратуют всевозможные власть имущие, состоит именно в том, чтобы передавить как можно больше своих же собственных соотечественников.

    У меня появилась мысль, не отправить ли крестьян «в рабство» к своему недавно обретенному предку, человеку незлобивому и доброму. Это было для них лучше, чем умирать от кишечных болезней на болоте или гнить на сибирской каторге.

    Однако, как обойти закон об «ревизской сказке», иначе говоря, переписи населения для начисления подушного налога в казну, я пока не знал. Обычно такие мероприятия проводились раз в пятнадцать лет, иногда военными, чаще гражданскими чиновниками. Помещик предоставлял списки своих крепостных, и на общих сходах они проверялись инспекторами простым наличием людей.

    Последняя перепись произошла в 1794 году, пять лет назад и за время до следующей, при желании, можно было поменять имена новых живых крестьян на умерших и опередить ноу-хау Павла Ивановича Чичикова на четверть века, причем не корысти ради, а исключительно для благородного дела.

    Однако я не знал, как отнесется мой предок к такой афере, и не рискнул без его разрешения отправить бедолаг в его имение. Поэтому единственное, что я мог сделать для «душегубов», это оставить им денег на пропитание. Чтобы не вводить атамана в соблазн личного обогащения, я попросил собрать сход и при всех передал ему деньги на кормежку.

    Разбойников растрогала такая забота. Поэтому наше расставание получилось более сердечным, чем встреча.

    Нас со старичком почти всем поселением проводили до большой дороги и перекрестили на прощание.

    -  Пора прощаться и нам, - сказал леший, когда мы остались одни. - Бог даст, еще свидимся.

    -  Может быть, расскажете на прощанье, кто вы такой на самом деле? - спросил я, задуренный его постоянными сменами поведения.

    -  Зачем это тебе? - удивленно спросил он.

    -  Вокруг меня скопилось слишком много тайн, и я хочу разобраться, что происходит на самом деле, - ответил я.

    -  Зачем? - опять задал он вопрос, на который ответить было не так просто, как кажется. Действительно, что бы дали или изменили в моей жизни такие знания?

    -  Тебе скучно и хочется вернуться домой? - насмешливо спросил дед. - Если хочешь, я это мигом устрою.

    -  Я не в том смысле, - заюлил я, холодея при мысли так сразу, без подготовки, оказаться в своем времени и больше никогда не увидеть Алю. - Интересно же разобраться в том, что происходит. Все-таки нахожусь я здесь, а механизма перемещения не понимаю…

    -  Тебя интересует собственно физика или философия вопроса? - поинтересовался старик, смешно, по-клоунски, задирая рубаху и еще выше поддергивая свои и без того короткие портки, повязанные вместо пояса мочалом.