Такого фиаско спорщик никак не ожидал. Он умоляюще взглянул на меня и срывающимся голосом спросил:

    -  Я в полном смятении по поводу выигрыша. Каким считать Кузьму Платоновича: толстым или полным?

    По-человечески я понимал состояние проигравшего и мог, с учетом потертости костюма, войти в его затруднительное финансовое положение, но отдавать ему деньги просто так не захотел. Потому посоветовал спросить у соседей, каким следует считать управляющего. Чернявый затравленно поглядел вокруг на веселящихся толстяков и обреченно махнул рукой:

    -  Пусть это будет ваш, милостивый государь, выигрыш, хотя вопрос и спорный. Я сейчас, пардон, не при деньгах, сочтемся позже. Не извольте сомневаться, долг чести-с!

    Порадовав меня заманчивыми перспективами обогащения на червонец, он молниеносно испарился, проскальзывая к выходу между широкими спинами и солидными животами устремившихся в столовую гостей.

    В главной обеденной зале собралось все наличное светское общество. Василий Иванович уже расположился в своем кресле во главе стола и с ласковой улыбкой наблюдал, как гости занимают места. Сидели здесь по чинам, но без обычной жесткой регламентации.

    Отставной коллежский регистратор с тридцатью душами крестьян вполне мог оказаться между отставными премьер-майором и надворным советником, владельцами сотни-другой крепостных. Мог, но обычно, зная свое место, предпочитал сидеть со своей ровней в конце стола. Впрочем, место за столом большого значения не имело. У Трегубова царила демократия - незначительных гостей вкусными кушаньями и напитками слуги не обносили.

    Нас с Алей, как близких друзей, почти насильно усадили вблизи хозяина. Моя новоявленная светская львица надела самое роскошное платье генеральши Анны Сергеевны, подаренное той Але после решения мной профилактическими средствами ее сексуальных проблем.

    Выглядела Аля, как говорится, «зашибись» и по модности одежды опережала местных дворянок лет на пять-десять. В этой глубокой провинции дамы еще носили одежду «времен Очакова и покоренья Крыма», а не последней турецкой войны, как Аля.

    Я уже привык к шумным многолюдным застольям, многочисленным сменам блюд и подумал, что, когда я вернусь домой, есть в одиночестве на своей московской кухне покупные пельмени мне будет печально.

    -  А что такое «покупные пельмени»? - спросила на ухо Аля, подслушав мою мысль.

    -  Это хороший «Мерседес» для производителя, если ему удастся раскрутить бренд, - популярно объяснил я коммерческое значение изделия из муки и соевого фарша.

    Увы, такие шуточки с моей женой больше не проходили. Она состроила мне гримасу и оживленно залопотала со своей соседкой по-французски, при этом хитро поглядывая в мою сторону.

    Коварство ее замысла вскоре стало понятно, ее собеседница заинтересовалась тем, что ей говорила Алевтина, и обратилась непосредственно ко мне за какими-то разъяснениями. Причем использовала, увы, французский же диалект. Мне пришлось только с сожалением развести руками. Алину собеседницу такое невежество так удивило, что она разом потеряла ко мне интерес.

    -  Получил за свой «бред»? - ехидно поинтересовалась моя «деревенская дурочка» на чистом русском языке.

    -  Один-ноль в твою пользу, - признал я.

    -  То-то, не будешь впредь надо мной смеяться, - сказала Аля, верно поняв неизвестное ей выражение «бренд».

    Пока шла эта семейная пикировка, слуги начали разносить еду. Перед каждой сменой блюда в дверях возникал легендарный повар месье Жан и произносил его название на французском языке.