|
Я ясно различал слова, хотя стоял поодаль. — Не слишком-то гостеприимен этот мексиканец, — презрительно проворчал Линкольн. — Капитан спас ему таких славных девчонок, — поддержал Чэйн. — Следовало предложить хоть стакан вина. — Наверно, у него в доме нет ни капли. Похоже, что место «сухое», — заметил другой ирландец. — Во всяком случае, клетка славная, — возразил Чэйн, — и птички в ней недурные. Я даже вспомнил Типперари... Но там у нас было чего выпить! Целые реки настоящего рома. — Боюсь, что этот малый — грили, — прошептал другой солдат, чистокровный янки из Южных Штатов. — Что такое? — спросил ирландец. — Как что? Грили — мексиканец, черт бы его побрал! — Ну, еще бы! Ведь ты видел его красный пояс? — Уж не капитанский ли это пояс? — продолжал янки. — Бьюсь об заклад, он капитан, а, возможно, и полковник... — А что такое он прокричал, убегая? — Не разобрал я. Что-то насчет пиратов... — Какие мы пираты? Сам он пират! Вот возьмем да поставим его к этой самой размалеванной стенке... — Сначала этот старик так и лез целоваться. Какая муха его укусила? — Рауль говорит, будто он обещал подарить капитану свой дом со всей обстановкой. — Ух, мать честная! И с девчонками в придачу? — Понятное дело! — Черт возьми! Будь я на месте капитана, я поймал бы его на слове. — Это фарфор, — заметил один из солдат, указывая на барьер. — Нет, не фарфор... — Ну, так глазурь. — Нет, и не глазурь! — Так что же это такое? — Просто крашеный камень, дурак ты этакий! — Хорош камень! Говорю тебе, это — фарфор! — А ты попробуй штыком... — Трах, трах, трах, — услыхал я и, повернувшись, увидел, что солдат колотит прикладом по фарфоровому барьеру. — Перестань! — закричал я на него. Остряк Чэйн не преминул по этому поводу пошутить. Хоть он и говорил вполголоса, но я услыхал его замечание: — Капитан тебе тут ничего не позволит ломать и портить: ведь он завладеет всем этим добром, когда женится на одной из этих красоток... А вот и старик! Смотри, он тащит какую-то бумагу! Так и есть, хочет расписаться, что все дарит капитану!.. Я захохотал и, оглянувшись, заметил старика, торопливо возвращавшегося к нам. В руках он держал большой лист пергамента. — В чем дело, сеньор? — спросил я. — No soy Mexicano — soy Espanol! (Я не мексиканец, а испанец!) — неожиданно заявил старик. Взглянув вскользь на документ, я увидел, что это подписанный испанским консулом в Вера-Круце паспорт на имя испанского подданного дона Косме Розалес, родившегося в Испании. — Это совершенно лишнее, сеньор Розалес! — сказал я, возвращая бумагу. — Те обстоятельства, при которых произошла наша встреча, обеспечили бы вам самое лучшее отношение с нашей стороны, будь вы даже мексиканцем. Ведь мы воюем не с мирными жителями, а с солдатами. |
