Но он не мог
преодолеть свою вялость и, сделав несколько попыток вернуть былое наслаждение, то ускользавшее от него, то дразнившее издали смутным
намеком, в конце концов устал и с отвращением бросил сигару. Несмотря, однако, на внутреннюю скованность, он счел долгом вежливости
поддерживать разговор и старался для этого вспомнить все те замечательные "мысли о времени", которые ему так хотелось высказать перед
завтраком. Но вдруг понял, что начисто забыл весь "комплекс", и относительно проблемы времени в его голове не осталось ни единой, даже
самой ничтожной, мыслишки. Вместо того он начал говорить о телесных явлениях и притом как-то странно.
- Когда тебе опять надо мерить температуру? - спросил он. - После обеда? Это правильно. Тогда организм особенно деятелен и градусник все
покажет правильно. Послушай-ка, ведь предложение Беренса, чтобы я тоже себе мерил, это была шутка? Правда? И Сеттембрини расхохотался, ведь
это же бессмысленно. Да у меня и градусника нет.
- Ну, - сказал Иоахим, - за этим дело не станет. Возьми да купи. Они тут везде продаются, чуть не в каждом магазине.
- Зачем же! Нет, лежать - пожалуйста, лежать я буду вместе с вами охотно, но измерять температуру - это для гостя уже слишком, этим уж
занимайтесь вы тут наверху. И почему, - продолжал Ганс Касторп, прижав, словно влюбленный, обе руки к груди, - почему у меня все время так
колотится сердце... Это меня очень беспокоит, и давно. Видишь ли, сердцебиение бывает у человека, когда его ждет какая-нибудь особенная
радость или когда он пугается, - словом, при сильных душевных движениях, верно? Но когда сердце начинает колотиться ни с того ни с сего,
так сказать, по собственной инициативе, в этом, пойми меня правильно, есть что-то жуткое, точно тело существует само по себе и у него нет
связи с душой, ну примерно как у трупа, но ведь труп тоже не мертв - какое там! - напротив, он ведет весьма оживленное существование, и
тоже по собственному почину: еще вырастают волосы и ногти, да и вообще, как мне говорили, начинается пребойкая деятельность - всякие там
процессы, физические и химические.
- Что это за выражения, - сказал Иоахим со сдержанным укором. - Пребойкая деятельность! - Может быть, он этим хотел слегка отомстить за
сегодняшнее упоминание о бубенцах.
- Но ведь так оно и есть! Это действительно весьма бойкая деятельность! Почему ты обижаешься? - спросил Ганс Касторп. - Впрочем, я
вспомнил об этом лишь мимоходом. И хотел я сказать только одно: когда тело начинает жить самостоятельно, вне связи с душой, и воображать о
себе невесть что, как при таком беспричинном сердцебиении, - это жутко и мучительно. Вот и ищешь формальной причины, какого-нибудь
душевного движения, которое могло его вызвать. Ну, внезапного чувства радости или страха, послужившего бы ему оправданием, что ли, - по
крайней мере так я воспринимаю это. Я могу говорить только о себе.
- Да, да, - согласился Иоахим, вздохнув, - словно у тебя лихорадка, и притом в теле начинается этакая "пребойкая деятельность", если
воспользоваться твоим выражением; тогда, может быть невольно, начинаешь искать какого-либо душевного движения, как ты говоришь, которое
хоть сколько-нибудь разумно объяснило бы эту деятельность... Но что за неприятную чепуху мы несем, - сказал он дрогнувшим голосом и вдруг
умолк; Ганс Касторп в ответ только пожал плечами, и притом совершенно так же, как вчера это сделал Иоахим, удивив его столь непривычным
жестом.
Они шли некоторое время молча. Наконец Иоахим спросил:
- Как тебе понравилась здешняя публика? Я имею в виду наших соседей по столу. |