– Вот‑вот рухнет, – предостерег я, и ей хватило здравого смысла отойти.

– Все равно вряд ли это работает.

– Может быть, и нет, но почему не попробовать? Это еще одно, о чем придется позаботиться.

Мидж нахмурилась, ей не нравилось, что я уже составляю список.

– Десять против одного, что дымоход забит и никто не возьмется его прочистить, пока не устранена эта трещина в камне. – Во всем этом не было ничего забавного, но я чувствовал, что кто‑то из нас должен реалистично смотреть на вещи.

– Возможно, сырость и эта трещина – самое худшее, – с надеждой заметила Мидж.

Я пожал плечами. Пока мы осмотрели только первый этаж.

Под окном, в которое мы раньше заглядывали, располагалась фаянсовая раковина, такая большая, что там можно было искупать шотландского пони. Я подошел и открыл краны горячей и холодной воды. После нескольких гулких звуков в трубах и внезапных плевков из самих кранов потекла ржавая вода. Я дал ей пройти, но и через минуту цвет воды почти не изменился.

– Наверное, бак проржавел, – прокомментировал я. – А может быть, здесь такая вода. – Постепенно меня одолевало уныние.

Мидж тем временем открывала стенные шкафы и выдвигала ящики. Деревянная утварь была довольно древней, но тем не менее в приличном состоянии. Я заглянул в следующую дверь, ожидая увидеть кладовку, но там оказался туалет с высоко поднятым бачком и цепочкой.

– По крайней мере, не придется бегать на двор. – Я дернул за ржавую цепочку, система громко застонала, как и ожидалось, хлынула коричневая вода и текла удивительно долго, икая и всхлипывая.

– Наверное, выгребная яма переполнена, – сказал я, закрывая дверь. – Интересно, когда ее вычищали последний раз. – «И вычищали ли вообще», – добавил я про себя.

Мидж стояла посреди кухни, и, по‑моему, все, что я говорил, ничуть не повлияло на ее мнение.

– Поднимемся наверх? – спросила она.

– Мне не терпится, – ответил я.

– Будь оптимистом, Майк.

– А ты?

В наших словах не было раздражения, мы слишком доверяли друг другу для таких глупостей. Наверное, можно сказать, что на нас обоих в какой‑то мере влияло опасение, что другой разочаруется. Я знал, что Мидж очень хочется, чтобы мне понравилось это место, а я был готов почти на все, чтобы порадовать ее, но мы говорили не только о финансовых трудностях, но и о социальных. Если мы собирались здесь жить, это должно быть правильно.

Держась за руки, мы поднялись на верхний этаж. Мидж шла впереди, словно таща меня за собой.

Изогнутая лестница выходила в маленькую прихожую; наружная дверь, которую я пытался открыть сначала, оказалась справа от нас, а дверь в круглую комнату – слева. Солнечный свет поразил нас, как мягкий взрыв, и на мгновение я ощутил, будто плыву. Это чувство было столь сильным, что у меня закружилась голова, и я бы упал с лестницы, если бы Мидж не держала меня за руку и не тянула твердо за собой. Я быстро заморгал, ослепленный внезапным ярким светом, и милый образ Мидж появлялся и исчезал передо мной, словно во сне или легком бреду. Я помню озабоченность в ее светлых глазах, но также теплоту и доверие, которые обволакивали и поддерживали меня. Мое зрение прояснилось, и я смутно понял, что, хотя прошла всего секунда или две, передо мной пронесся огромный промежуток времени.

Не помню, как я туда попал, но я оказался в круглой комнате. Снаружи сверкало солнце, и пейзаж за широкими окнами открывался с микрокосмической ясностью; я словно различал каждый листочек, каждую травинку.