Что касается меня, то где‑то в глубине кишок у меня застряла бетонная глыба: как я уже говорил, бармен был тучен, и, возможно, следовало обратить внимание на его руки с засученными рукавами, теперь лежащие на стойке, – казалось, ими можно молоть зерно. Когда он наклонился, я отхлебнул пива.
– Прошу прощения, мисс, – извинился бармен. – Я не хотел показаться грубым. – И отошел к другому концу стойки, чтобы обслужить еще одного посетителя.
– Посмотрим на тебя в следующий раз, – сказал я ему в спину, конечно про себя, и терпеливым тоном вслух проговорил: – Главное, Мидж, – ладить с местными жителями. Мы еще ничего не заказали поесть.
– Я уже не так голодна. Может быть, сядем снаружи?
В садике были заняты лишь несколько столов, и мы устроились за одним из свободных, немного поодаль от других. Я поставил пиво и сок на грубо обструганную поверхность и уселся напротив Мидж (нам всегда нравилось смотреть друг другу в глаза). Мне показалось, что она все еще раздражена на бармена, и потому я пожал ее руку и улыбнулся.
– Просто здесь так принято обращаться с приезжими – дать понять, что местные знают чуть больше, чем мы.
– Что? А, это ты о нем... Нет, я не об этом беспокоюсь. Флора Калдиан, наверное, слыла здесь чудачкой, и некоторые посмеивались над ней, потому что она была не такая, как все. Вероятно, она была одинокой старушкой без семьи, которая бы заботилась о ней. Нет, я думала о самом Грэмери. – Она отхлебнула свой апельсиновый сок.
– Теперь он тебе уже не так нравится?
Мидж тревожно взглянула на меня.
– О, больше чем просто нравится. Правда, в коттедже словно сталкиваются разные стихии.
Теперь пришла моя очередь встревожиться.
– О чем ты говоришь, черт возьми?
– Какая‑то пустота этого дома...
– В нем долго никто не жил.
– Конечно, но разве ты сам не заметил? Там нет пауков со своей паутиной, никаких насекомых. Даже нет признаков мышей. И под крышей не гнездятся птицы – а ведь вокруг лес Грэмери же – как пустая оболочка.
Я не заметил всего этого, но Мидж была права. Там должна была обитать тьма всяких тварей.
– И все же, – продолжила она, – круглая комната была полна жизни. Ты сам ощутил это, там с тобой что‑то произошло.
– Да, конечно, у меня на мгновение закружилась голова, вот и все. Вероятно, от голода. – Я с тоской посмотрел в бар.
– И все?
Мне не хотелось углубляться в это.
– На что было похоже? Ну, если тебе так нужно знать, то, когда я поднялся по лестнице, мне показалось, что на меня повлияло солнце. Яркий свет вызвал какие‑то сигналы у меня в мозгу.
Мидж секунду‑две смотрела на меня, потом сказала:
– Ладно.
И все. Ни споров, ни обсуждений. Она либо удовлетворилась моим ответом, либо поняла, что я не хочу углубляться дальше. От этого с Мидж легко жить.
Я выпил полкружки пива, а Мидж смотрела на меня из‑под своих тенистых ресниц, черноволосая, с изящным острым подбородком. Да, потому‑то я и зову ее иногда Ведьмочкой.
– Так куда мы отправимся отсюда? – спросил я, тыльной стороной руки вытерев губы. – Ты знаешь, меня тревожит, во сколько обойдется привести этот дом в порядок.
– Но дом тебе понравился, правда? – заговорщицки прошептала она перегнувшись через стол. И снова посмотрела на меня с той же улыбкой. – Разве его расположение не идеально? Представь себе, как мы будем здесь работать. Моя живопись, твоя музыка Майк, ты так много здесь сделаешь, я это точно знаю. А может быть, ты наконец возьмешься сочинять детские сказки, чтобы я их иллюстрировала. |