– Конечно, это будет прекрасно. Я скажу Мидж, что вы приедете.

– Мидж – это ваша уважаемая супруга?

– Это моя девушка.

– А! – Это было просто коротенькое «а!», не повлекшее за собой осуждения за «сожительство во грехе». – Я буду ждать встречи с вами обоими. В утренние часы будет ничего?

Я кивком дал свою санкцию.

– Прекрасно. И надеюсь, сегодняшний маленький инцидент не оставил у вас плохого впечатления о нашей деревне, мистер Стрингер. Такое случается у нас очень редко, уверяю вас – Он открыл дверь своей машины, но не сразу сел, а спросил меня: – Вы знали, что эти ваши новые друзья принадлежат к секте синерджистов?

– Я узнал это сегодня.

– Понятно. Они не упоминали об этом раньше?

– Нет. Это мистер Хоггс в скобяной лавке сказал мне.

– А они ничего не говорили вам о самом Грэмери? Совсем ничего?

Странный вопрос, подумалось мне.

– М‑м‑м, нет. В основном они интересовались, как мы там живем, и больше ничего. А почему вы спросили?

Он посмотрел на часы.

– Я уже опаздываю на одну встречу, так что должен поставить машину и бежать. Возможно, нам удастся обсудить это завтра. – Он нырнул в машину и высунул голову из окна. – Хочу вас предостеречь: будьте осторожнее с этими людьми, мистер Стрингер. Да, будьте очень осторожны.

Я оставил его заруливать на место, освобожденное «ситроеном» Джилли, а сам пошел к своей машине, не уверенный, насколько серьезно следует воспринимать викария. Может быть, он просто не любит эксцентричных религий. А может быть, в самом деле знает об этих людях что‑то нехорошее.

Так или иначе, я не сомневался, что скоро это выясню. Я чувствовал это потрохами.

Синерджисты

Позже тем же вечером приехал Кинселла, один, если не считать двух бутылок домашнего вина.

Я сидел на крылечке, бросая хлебные корки в Румбо, который шустро хватал их и, неистово отмахиваясь от налетающих птиц, скорее удирал, чтобы спрятать добычу тут же, у дорожки. Мидж внутри мыла посуду.

– Тебе потребуется чемодан, чтобы отнести все это домой, – посоветовал я Румбо, и он заверещал на меня, чтобы я продолжал игру. Я всегда считал, что белки едят только орехи, желуди и ягоды, и удивлялся, что этот пройдоха готов схрумкать все, что дадут.

На этот раз Кинселла прикатил в другой машине, в красном «эскорте», и я с любопытством наблюдал, как к калитке подъехал незнакомый автомобиль. Но поняв, кто это, я ощутил, как внутри меня что‑то напряглось: очевидно, предупреждение викария усилило мои собственные опасения насчет этого белокурого молодца и его товарищей.

Кинселла махнул мне рукой из‑за калитки и почему‑то остановился там, словно ожидая приглашения войти. До меня вдруг дошло, что ни он, ни его друзья не ступали на территорию Грэмери, наши беседы всегда протекали у забора. Весьма учтиво, сказал я себе, у них явно старомодные представления о хороших манерах. Тяжело поднявшись, я побрел по дорожке к Кинселле, и Румбо выразил свое раздражение, что игру прервали: он сжал кулачки и сердито застрекотал. Я бросил оставшиеся корки в его кучу, и он, немного успокоившись, стал приводить в порядок свои запасы, но позади я по‑прежнему слышал ворчание.

– Привет, Майк! – сказал Кинселла, когда я приблизился. Держа вино в одной руке, он приветственно поднял другую. Американец широко улыбался – сплошные белые зубы на загорелом лице. – Я принес кое‑что, чтобы выразить нашу признательность за совершенное вами сегодня.