-- Боимся мы их, пойми ты, парень! - вдруг надрывно сказал Степань- 

   шин, хватаясь скрюченными пальцами за ворот. - А ну как снова придут, да и... 

  -- А рубаху-то не мучай, жене работа - зашивать, - Гоймир аккуратно отцепил, нагнувшись через стол, пальцы мужика от ворота. - К нам вон по зиме одно приходили. Знал, небось? А что обратно не ходят - хочешь знать? 

  -- Народ у вас... - Степаньшин спрятал глаза. 

  -- Ой, не надо, язык-то не мучай. Нас в красную пору и полутора тысяч 

   счётных не сыскалось бы. А у вас одних мужиков на круг столько по вёс-кам, - спокойно перебил его Гоймир. - В том толк, что овцы вы. Стричь вас - самое милое дело, ведаю, что говорю, право слово. Куда скажешь - туда они и бегут,а как стрижёшь или режешь - одно блеют: "Господи по-моги!" - и Гоймир поднялся, возвышаясь над словно бы растёкшимся по столу мужиком. - Да вы тут ведь овец не водите? Так я тебе скажу, как их на бойню гонят. Поставят им так в голову барана-подманочка. Они и те-кут за ним, куда ведёт. Хоть на бойню, так-то. Дед мой знал твоего деда. Так ли тот жил, как ты живёшь? Да и живёшь ли ты? 

  -- Мальчик, - горько сказал Степаньшин. - Мальчик, где те ваши, что 

   против силы встали? И дед мой - где? И отец? Думаешь, нам легко? Но мы живые. А они все - мёртвые, мёртвые... 

  -- Это вы мёртвые, - пошевелился Йерикка. - Каждый день, каждый час 

   умираете. Дохнете от страха и молитесь, чтобы подольше подыхать, - он скривился, помотал головой и неожиданно прочитал насмешливо: 

  -- Паситесь, мирные народы! 

   Вас не пробудит чести клич. 

   К чем стадам дары свободы? 

   Их должно резать или стричь... Это Пушкин сказал. Был на Земле такой поэт... Ну что, Гоймир, пойдём? 

  -- Здесь постойте. Я разом вернусь, - попросил Гоймир. - Дело сделаю и вернусь, - он пошёл к двери. Гостимир посторонился, тихо сказал: 

  -- Ой, беды наворотишь горячим делом... С собой бери. 

  -- Благо, - Гоймир пожал плечо Гостимира.Помедлил, объяснил: - Один  пойду. Был мне Брячко трёхродным. Мне и расчёт вести... 

   ...Аркашка, сидя за столом, хлебал щи из здоровенной миски. Хле-бал неспешно, напоказ, что никого не боится - но заряженное картечью охотничье ружьё (разрешённое!) лежало рядом на лавке. 

   Сцыпину было тревожно. Куда-то пропали городские сопляки, за которыми он специально ездил в Виард Хоран, чтобы их руками сорвать сделку со Степаньшиным - в надежде срубить бумагу на торговле с гор-цами. Если попали в руки данванов - по головке не погладят, хоть он и выдал, не задумываясь, прибывших к нему (как и рассчитывал!) гостей. 

   В окно постучали - размеренно и негромко. Аркашка поднял голову - и схватился за ружьё, схватился, как за последнюю свою надежду... да так оно и было на самом деле! 

   Гоймир выстрелил прямо через окно - выстрелил не из ППШ, а из ТТ через прозрачное,как родник, привозное с юга данванское стекло. Мя-гкая пуля 7,62мм пришлась Аркашке в правое плечо, развернула вокруг себя и бросила через лавку, в угол.Ружьё загремело по чисто выскоблен-ным доскам пола. Плечо, рука, часть груди разом онемели. Подвывая, Сцыпин зажал ладонью рану, поднял голову - и увидел бешеные, широко поставленные светлые глаза невесть когда успевшего войти горца - зо-лотистыми искрами в них горел гнев. 

  -- Сидеть, - услышал Аркашка, и этот голос парализовал его намертво,  

   как заклятье. 

  -- Ы-ы-ы-ы-ыиии... сижу-у... сижу-у... - садящимся, скулящим, каким- 

   то юродствующим от страха и боли голосом простонал Аркашка, зажи-мая плечо.