то юродствующим от страха и боли голосом простонал Аркашка, зажи-мая плечо. Жена с дочерью и сыном, выскочившие в горницу, сжались у двери. Мельком скользнув по ним взглядом, Гоймир мягко, бесшумно по-дошёл к столу. - Стало, вот тут ты наших-то принимал, гнусь болотная? 

  -- Ы-ы-и... за ни-им... за ни-им... - Аркашка корчился в углу, рука висела плетью, кровь капала на пол, собираясь в чёрную лужицу. 

  -- Много ли взял за них? - спросил Гоймир, шагая обратно и не сводя глаз с Аркашки, вжавшегося в стену. И того вдруг прорвало: 

  -- Гоймир! Не надо! Христом-богом! Не надо! Не хотел! Заставили! Грозили! Семья! Детишки! - стуча коленками по полу, с искажённым лицом Аркашка бросился к Гоймиру, ткнулся в мягкие сапоги, начал целовать их - истово, словно икону. - Гоймир! Не надо! Не убивай! Родненький! Мате-рью твоей! Не надо! - он поглядел на горца снизу вверх со смертельным ужасом и сумасшедшей надеждой в плачущих глазах, кривя мокрый рот. Увидел там что-то такое - в этом сером, золотыми искрами - и завыл бес-смысленно, цепляясь здоровой рукой то за штанины, то за мохнатые но-жны меча, то за сапоги, то за руки Гоймира, которые тот отдёргивал с га-дливой гримасой на лице: - Не! Не!Не-е-е!Я! Меня!Ы-а-а-а! Ы-а-а-а...до!!! 

   Животный страх плёнкой остывал в его глазах, неотрывно глядя-щих на единственного настоящего бога, в которого сейчас верил Сцып-ин - на Гоймира. 

  -- Ты, вижу, трясёшься - тебе та же смерть, что Брячко, будет, - размеренно сказал Гоймир. - Не трясись. Что за радость труса мучить - от него в последний час смердит стократ больше, чем по жизни... Я тебя быстро сведу, перевет. Молись богу своему. 

   Рывком подняв икающего и пускающего слюни Аркашку, Гоймир страшным ударом всадил камас ему в живот и рванул лезвие, распары-вая внутренности. Толкая Сцыпина перед собой, подвёл к двери - тот смотрел бессмысленно и умоляюще, словно ещё на что-то надеялся, и молчал. Потом вновь повернул лезвие и вогнал его изогнутый конец за рёбра, в сердце. 

   И выбросил Аркашку наружу с крыльца. 

  -- Душу твою Кащею без возврата, - тихо сказал он, делая шаг назад. 

   По рукам мальчишки текла кровь. 

   Кто-то потянул его за подол. Гоймир повернулся - это оказался пя-тилетний сын Аркашки. Жена его и дочь лежали у дверей воющей кучей тряпья. 

  -- Зачем ты убил папу? - требовательно и без слёз спросил ребёнок,  пристально глядя в глаза горца - своими, такими же серыми. 

   Гоймир встал на одно колено и провёл ладонью по светлым, тоже как у него самого, волосам ребёнка, пачкая их кровью. Потом рукоятью вперёд протянул камас ему. 

  -- Бери. В мужской возраст войдешь - убьёшь меня. Пусть оно так будет - расти будешь с мужской думкой за месть. Живи той думой - всё лу-чше, чем как твой отец, ложью да молитвой. Будем живы - сыщи меня, коли почуешь, что вдосталь сил да умения скопил. Одно - не торопись, потому как я не сжалюсь... да и не медли, потому как без чести - старика вбить. 

   Обеими руками мальчик взял камас - их потянуло вниз стальной тяжестью, но ребёнок удержал оружие и серьёзно кивнул: 

  -- Хорошо. Я убью тебя, когда вырасту. Я тебя обязательно убью. 

  -- Санька! - завыла женщина, протягивая руку с пола. - Ты что говоришь?! 

  -- Смолкни, дура, - сказал Гоймир, не поворачивая головы. - Станется - 

   вырастет он не таким выб...ком,как муж твой. Станется - начнёт нас уби-вать, но не предаст никого за столом своим, как гостя принимая, через хлеб ему в глаза глядя, подле Огня печного сидя! Смолкни и не смей в его путь встревать!.. 

   .